Тема любви и творчества в рассказе «Учитель бога» И. А. Фролова

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ  бюджетное ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«БАШКИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. М. АКМУЛЛЫ»

 

Институт филологического образования и межкультурных коммуникаций

Кафедра русского языка

 

КУРСОВАЯ РАБОТА НА ТЕМУ:

ТЕМА ЛЮБВИ И ТВОРЧЕСВТА В РАССКАЗЕ «УЧИТЕЛЬ БОГА» УФИМСКОГО ПИСАТЕЛЯ И.А. ФРОЛОВА

 

студента 202 группы 2 курса

                                                           Файзуллиной Э.И.

 

                                                                      Научный руководитель –

                                                       ст. преподаватель

                                                           Прокофьева И.О.

                                                                         

 

Дата представления                                         

Оценка______________

 

 

 

 

 

 

 

Уфа – 2015

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Актуальность нашего исследования. Любовь и творчество – это две стороны человеческой жизни, которые являются составляющими нравственности любого человека. Несмотря на то, что они сильно отличаются друг от друга, они нередко представляются в тесной взаимосвязи. Особенно широко эта взаимосвязь представлена в литературе. В жизни каждого писателя и поэта находилось место для любви, иногда это чувство становилось толчком к новым начинаниям, а иногда – камнем преткновения. Нередко это отражалось на их трудах, и тема любви и творчества оказывалась основной темой произведений. Эти темы раскрывались в произведениях М. А. Булгакова, В. В. Орлова, Н. И. Тургенева, В. В. Набокова и многих других писателей. К этой теме также обращался И. А. Фролов. Это писатель, удачно интегрируется в современной российской литературе, но все же, произведение этого автора мало изучены. Все это определяет актуальность темы нашего исследования.

Научная новизна нашего исследования состоит, во-первых, в том, что предлагаемая работа представляет собой первую попытку целостного описания поэтики прозы И. А. Фролова; во-вторых, творчество данного писателя анализируется                  в широком контексте региональной литературы.

Объектом нашего исследования является рассказ И. А. Фролова «Учитель бога». Предмет исследования – тема любви и творчества, особенность передачи их автором.

Цель нашего исследования – раскрыть своеобразие идейно-эстетического содержания рассказа И. А. Фролова «Учитель бога». Для достижения поставленной цели будут решены следующие задачи:

- дать обзор литературной критики об уфимской прозе;

- выявить своеобразие сюжета и композиции рассказа «Учитель бога», раскрыть своеобразие главного героя; выявить средства и способы создания художественного образа, к которому обращался писатель;

- проанализировать сюжет, композицию и художественное  своеобразие в рассказе;

- сформулировать эстетический идеал И. А. Фролова, предложенный писателем в рассказе «Учитель бога».

Методы исследования:

- метод теоретического анализа;

- описательный метод, включающий приемы интерпретации

Практическая значимость работы обусловливается тем, что её положения и выводы могут быть использованы в практике преподавания русской литературы в школе; при подготовке общих и специальных обзорных лекционных курсов в вузе, создании учебных пособий по современной русской литературе и литературному краеведению.

Структура предлагаемой  к рассмотрению исследовательской работы отражает поэтапное выполнение поставленных задач. Работа соответствует логике исследования и состоит из введения, двух глав, выводов, заключения, библиографии, включающей 30 наименований.

Во введении определены объект и предмет данного исследования, обоснована актуальность темы, сформулирована цель работы, поставлены задачи для достижения этой цели, объяснена научная новизна, практическая значимость исследования, указана его теоретико-методологическая основа, описаны методы исследования и структура работы.

Первая глава «Творчество И.А. Фролова в контексте современной уфимской литературе» содержит два параграфа. В первом параграфе рассматривается уфимская литература как особый раздел российской литературы, во втором параграфе приводится обзор литературной критики, посвященной творчеству И.А. Фролова.

Вторая глава «Идейное содержание и художественная форма рассказа «Учитель бога» посвящена сюжету, композиции, образу героев и художественному своеобразию в рассказе. В данной главе представлен анализ произведения, выявлены его художественные достоинства. После каждой главы представлены краткие выводы, в которых изложена основная мысль главы.

Заключение содержит обобщающие выводы по проделанной работе, представлен анализ по рассказу И.А. Фролова «Учитель бога».

 

ГЛАВА I. ТВОРЧЕСТВО И.А. ФРОЛОВА В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОЙ УФИМСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

1.1. Уфимская литература  как особый раздел российской  литературы.

 

Уфимская литература – сегмент новой (постсоветского периода) общероссийской литературы русскоязычных (как правило, но не обязательно), авторов, проживающих в городе Уфе, либо так или иначе культурно и организационно связанных с Уфой (авторы из других городских и сельских поселений Республики Башкортостан – Нефтекамска, Белорецка, Стерлитамака и т.д.) и исповедующих принципы так называемого «уфацентризма», демонстративно противопоставляющего себя «московскому тексту» русской культуры. В отдельных случаях, можно сказать о так называемом «уфимском периоде» (теме, мотивах, материале) в творчестве какого-либо московского или заграничного поэта.

Правомерность выделения уфимской литературы в особый раздел российской литературы проистекает из необходимости отделять ее как от национальных литератур (на татарском, башкирском, марийском и других языках) народов, проживающих на территории Республика Башкортостан, так и от литературы на русском языке, ориентированной сугубо на общероссийский, мировой, или чисто фольклорный восточно-славянский тезаурус. Текстуальный, тематический, композиционный разбор произведений совокупности ряда местных авторов выявляет такую уникальную в масштабах страны черту именно уфимской литературы, как одновременное существование не только разноплановых стилей (причем, зачастую в творчестве писателей одного поколения), но и разноязыких ментальностей подачи текста. В уфимской литературе гармонично сходятся приемы откровенных деревенщиков (что невозможно для других городов – миллионников, например Екатеринбурга, фактически лишенного сельской округи) и откровенных постмодернистов; этнографических дидактиков и неореалистов. Все это порождает особый уфимский стиль: в меру ироничный, заряженный глубоко позитивным настроем.

Об особом положении уфимской литературы в российском пространстве говорит сам факт об уникальности местоположения Уфы и прилегающих к ней районов Башкирии (Республики Башкортостан). Башкирская литература, как и литературы других народов Урало-Поволжья, относительно молода. Первые художественные произведения на башкирском языке стали издаваться только с 1924 года. Однако общие основания современной башкирской и татарской литературы, восходящие к средневековой литературе на языке тюрки, были заложены еще в начале XX века в творчестве Мажита Гафури. Во второй половине XX века плодотворно работали башкирские писатели Анвер Бикчентаев, Мустай Карим. Их произведения неоднократно переводились на русский язык и имели успех.

В настоящее время в республике, помимо журналов и газет на башкирском языке, издаются газеты на марийском и татарском языках. Ряд молодых поэтов и писателей осуществляет переводы с национальных языков (Айдар Хусаинов, Светлана Чураева, Александр Иликаев и т.д). Журналом «Бельские просторы» периодически проводятся конкурсы переводов стихотворений башкирских поэтов на русский язык, а также публикуются переводы прозаических произведений. Все это способствует взаимообогащению литератур региона. Уфимская литература как литература, питаемая не только русским фольклором, или космической стихией больших городов выступает своеобразным связующим культурологическим звеном, уникальной филологической, ментальной площадкой озвучивания сокровенных смыслов России. Это становится актуальным именно сейчас, в период обострения межнациональных отношений.

Современная уфимская литература – явление интересное и многомерное, отражающее в себе динамику современной русской литературы. Опираясь на тематический принцип, предполагающий изучение доминирующих тем, традиционно можно выделить как в современной русской, так и в современной уфимской литературе магистральные темы: военную (армейскую), бытовую, молодежную тематику; городскую, историческую, христианскую проблематику и многие другие.

Реализация типологического подхода позволяет говорить об обращении уфимских писателей к разнообразным направлениям: реалистическому, постмодернистскому, фантастическому, детективному, автобиографическому, юмористическому и другим. Наблюдается в современной уфимской литературе поиск новых стилевых форм. Современная литература – эпоха эклектики, смешения стилей, направлений, в которых порой невозможно отделить реализм от постмодернизма; наивно-бытовую философию от концептуально осмысленной писателем реальности; отрицание, антиутопическое настроение и его преодоление.

Разнообразны тематические «векторы» современной уфимской художественной прозы: исторический, детективно-приключенческий, армейский, социально-философский, социально-бытовой, фантастический, иронический, исповедальный и т.д.

Современная российская проза в целом, современная проза отдельных регионов в частности – явление динамичное и живое, пробивающееся и стремящееся влиться в общий литературный процесс, отражающее его основные тенденции.

 

1.2. Творчество Игоря Фролова  в восприятии критики 

 

Игорь Фролов неизменно привлекает внимание критиков и собратьев по литературному цеху. Так, уфимский прозаик, литературный критик и журналист Игорь Савельев считает Игоря Фролова в некотором роде писателем-орденоносцем, потому как Игорь Александрович Фролов — является кавалером советского военного ордена «За службу Родине» [12]. К Игорю Фролову применимы советские словесные декорации, потому что это писатель, сложившийся «между эпох» , — писатель, которого не устроила ни одна эпоха, ни другая. В нем сочетается странным образом полная внутренняя свобода (в том числе и свобода художника, которому уже нечего терять) — и несколько архаично звучащие рассуждения, например, о мастерах «реализма капиталистического, а не социалистического, или диковатые в наше время призывы создать семь государственных литературных журналов по федеральным округам (статья «Геометрия литературы» ).

Роль «идеолога «литературного процесса у Игоря Фролова складывалась под влиянием его учителя — критика Александра Касымова. Интересно следить, как менялся этот образ в разные годы — в разных текстах И. Фролова, начиная от некролога, и заканчивая рассказами. Интересно также следить как менялась интонация — от элегичности 2003 года до кипучей активности холерика в 2010 году. Игорь Фролов как будто перерождается в своего учителя, так и сыплет идеями, которые надобно осуществить здесь и сейчас, учредить всероссийскую премию для критиков имени Касымова и т.п. [24].

Интересно отслеживать и то, что можно перенести и на самого Фролова. «В 1996 году, когда я познакомился с Александром Касымовым, ему было столько же лет, сколько мне сейчас. И был он тогда один в поле воин». «Литература получила свои берега и вошла в своё русло, но не в то, которое вручную и в одиночку копал Касымов». «Может быть, он просто устал крутить ручку этой чихающей и никак не заводящейся машины под названием новая литературная жизнь»[24].

Если не всё, то очень многое в трудах «Фролова-идеолога» произрастает из этих фраз. И программная статья «Геометрия литературы», отмеченная премией журнала «Урал» и наделавшая немало шуму среди литераторов одноимённого региона. И, отчасти, вся идеология «Бельских просторов» конца «нулевых». Попытки копать другое русло. Попытки заявить: мы «переделаем» современную литературу всея Руси, потому что она «неправильна». И представление об этой литературе как о машине, которая и не может завестись; во всяком случае — представление, что это адовый и неблагодарный труд в обстановке, когда кругом вредители. «Геометрия» вообще богата на разнообразные теории заговора.

Впрочем, иногда у Фролова проскальзывает самоирония. Точнее, какое-то глубинное, нутряное понимание, что в его «идеологии» возможны ошибки. И что интересно: это случается именно в прозе, не в критике, не в публицистике. Только в том случае, когда художник берёт верх над идеологом. Самоиронией проникнут рассказ «Негасимов и другие».

Когда читаешь его новую прозу, порой ловишь себя на том, что где-то он (не хочется верить, что с возрастом) становится сентиментален и неядовит: все эти «рубиново горящее вино», «девчонка со смеющимися глазами» и прочие откровенные затёртости, в его возвышенных неконкретностях вязнешь, как раз как в приторной плоти хурмы (все эти расплывчатые, а порой и малопонятные образы: луна, стрекоза). Как будто вместе со зрением героя уходит визуальность прозы, трезвость, ясность, хлёсткость. Но я не думаю, что Игорь Фролов как прозаик «слепнет». Скорее, с ним сыграла злую шутку его претензия на роль всемогущего и всезнающего, идеолога литературы, который один всё понимает. Уверенный в собственном вкусе и в несовершенстве вкусов всех остальных, он, вероятно, отметает редактора. Внешняя сдержанность, исполненная внутренней силы; ни слова лишнего, нет вседозволенности. Во вседозволенности – Фролов расползается, как Людовик четырнадцатый.

Но это всего лишь вопрос редактуры. А есть и внутренняя проблема, более серьёзная. Порой мне кажется, что Игорь Фролов сбавляет темп. Лучшее в нём как в прозаике – некая пассионарность «голого загорелого дикаря» в литературе, стремление вверх, без страха сокрушить авторитеты, постичь тайны бытия. Но вот – замедление хода. Какое-то любование, упоение, зазеркалье. Автор, вслед за героем, занялся тем, что глядится в зеркала и составляет из льдинок слово «вечность», в прозе его наметилась пугающая статика. Так пишет о Фролове уже упоминавшийся выше И.Савельев [4].

В этом смысле показательна история героя «Учителя бога», гениального математика, просчитавшего вселенную: от фундаментального открытия, сделанного в двадцать лет, он почти отмахнулся – это, мол, только начало, нижняя ступень постижения. А потом – дальше по ступеням, почти к шизофрении, прежде чем обнаружилось, что это – в двадцать лет – и был скачок, а потом только видимость движения. Фролов подошёл к важной теме, хоть и не проговорил её вслух (и, боюсь, сам не до конца осознал). О «скисании» – великих теорий, великих книг, если их передержать[4]. Не «выстрелившие» вовремя, они действительно скисают, отравляя и своего творца: надо преодолевать давящее «величие замысла», обнародовать, таким образом «избавляться» от них в себе – пусть получается крикливо, хвастливо, с ошибками, – и только тогда возможно идти дальше. Я боюсь, что и прекрасный Фролов начнёт «перекисать», с затаённым дыханием в предчувствии великого романа, с десятилетним каллиграфическим восторгом перед чистыми листами.

Таким образом, наиболее заметные критические отзывы на творчество Фролова принадлежат, на наш взгляд, его младшему коллеге И. Савельеву. С последним отчасти солидаризируются и другие уфимские литературы. Так, Сергей Матюшин пишет: «…И.Савельев, на мой взгляд, прав – И.Фролов незаурядный литератор, пишет отлично, и читать приятно, то есть присутствует важнейшее: эстетическое удовольствие. Савельев имеет приличный опыт критика, поэтому ему виднее – мастер Фролов или не мастер» [4]. В рамках того же обсуждения другой коллега Фролова, литератор Салават Вахитов высказался так: «…От прозы И.Фролова получаешь колоссальное удовольствие, – такое, что нет желания, ни критиковать, ни анализировать: хочется просто продлить наслаждение от чтения. Мне импонирует легкость и красота слога» [4].

Таким образом, можно сделать следующие выводы. Отделение современной уфимской литературы от российской весьма правомерно, так как оно предполагает обособление ее от национальной литературы и литературы, ориентированной сугубо на общероссийский тезаурус. Это отделение можно также объяснить особым местоположением Уфы и прилегающих к ней районов, также тем, что уфимская литература сравнительно молода.

Что касается творчества уфимского писателя И.А. Фролова, то современные критики отзываются о нем как о талантливом писателе, мастере своего дела. Критики отмечают в нем внешнюю сдержанность: в рассказах И.А. Фролова нет ничего лишнего.

 

 

 

ГЛАВА II. «ИДЕЙНОЕ СОДЕРЖАНИЕ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФОРМА РАССКАЗА «УЧИТЕЛЬ БОГА»

 

Особое место в творчестве И.А. Фролова, на наш взгляд, занимает произведение «Учитель бога». Оно построено на традиционном для уфимского писателя приеме сопоставления двух не совпадающих личностей: авторского «Я» и «Я» героя-повествователя. Учитель бога» –  диптих, и его первая часть представлена под названием «Доброе утро, Германн!». Особый интерес для нас представляет вторая часть диптиха – «Учитель бога». В этой части главный герой рассказывает другу о своем жизненном пути. Исходя из этого, мы отметили, что композиция представляет собой рассказ в рассказе – это такой вид композиции, когда одна сюжетная линия намеренно растягивается и составляет кольцо, и в эту обрамленную рамку вставляется другая, более компактно изложенная линия. Сложная философская проблематика рассказа не поддается однозначной интерпретации, однако можно отметить, как виртуозно уфимский писатель из бытовых и психологических мелочей выстраивает свою историю-притчу. На наш взгляд, богоборческая тема рассказа вторична, а на первом плане находится проблема любви как главной тайны и главной движущей силы бытия.

Любовь – понятие необычайно емкое и многозначное. Любят свое дело, своих товарищей, друзей. Любят близких, семью, детей. Но умы людей больше всего занимает чувство любви женщины и мужчины.

Писатели и поэты, композиторы и художники возвысили любовь до уровня всемогущей силы. Художественная литература, создавая живое, богатое, многостороннее его изображение, предлагает множество мудрых раздумий, глубоких суждений, метких афоризмов, которые – собранные вместе – могли бы составить целые тома. В этот том вошел бы и рассказ И.А. Фролова «Учитель бога».

Для того чтобы раскрыть основную тему рассказа, хотелось бы познакомиться с главным героем произведения. Герой рассказа – ученый, который проникает в божественную суть и становится даже учителем бога. В своих воспоминаниях он предстает перед нами как студент физического факультета. «Это человек склонный к научному мышлению, любящий бродить в оливковых рощах, рассуждая о нравственности и природе движения» [23]. Герой глубоко увлекся наукой, единственной дисциплиной, лекции по которой он не пропускал и подробно записывал, стала высшая математика. После занятия молодой человек любил гулять, причем, маршрут был всегда одинаков – он шел от одного книжного магазина к другому. Он не обзавелся друзьями, не пил пиво в общежитии, и главное, ему не нравилась ни одна из девочек группы. Но герой верил, что его жизнь не безнадежна и, что придет время, и его, как в сказке, расколдует поцелуй красавицы. Яростное стремление к научному познанию, ревностное отношение к учебе талантливого студента физического факультета переплетается с первым, чистым чувством – любовью. Он – старательный, умный, немного замкнутый в себе мальчик, с цветом волос: «солома на закате» [23]. Она – «сдержанно-изящна – строгий серо-зеленый костюм, строгая осанка преподавателя хореографии, строгие очки в тонкой оправе серого металла – и нестрогие, слегка печальные глаза» [23]. Он – студент, она – преподаватель. Далее образ героя раскрывается  в тесном взаимодействии с образом  молодой женщины – Елены Евгеньевны. Герой стал часто поднимать руку, - ему хотелось выходить к доске и чувствовать запах ее духов. Рядом с этой женщиной молодой человек робел так, что не поднимал на нее глаз и при всяком случае краснел. Что касается внешности юноши, то ее можно увидеть из реплик Елены: «У тебя ресницы – мечта любой девушки <…>у тебя греческий нос <…> и губы античного юноши <…> и такая длинная шея» [23]. Сам он сравнивал себя с юным Гермесом: «ему казалось, что скульптура отдыхающего юного Гермеса выполнена с него, - когда никого не было дома, он садился голый на мамин пуфик перед ее трельяжем в позу Гермеса и не находил отличий» [23]. Таким предстает перед нами главный герой рассказа «Учитель бога». В его портрете автор показывает не только внешние черты, но и внутренние качества. Так, при чтении произведения, в нашем сознании возникает образ молодого, с выразительной греческой красотой, с великолепным телосложением античных богов, талантливого, терпеливого, скромного юноши.

Представленный в рассказе художественный образ экспрессивен, то есть выражает идейно-эмоциональные отношения автора. Так И. А. Фролов  изображает не по годам умного и целеустремленного молодого человека. «Ему нравилась каждая новая тема – матрицы, дифференциалы и интегралы, векторная алгебра и аналитическая геометрия <…> уравнения математической физики – особенно диффузии тепла и колебания струны – были такими же любимыми, как испанская и сициалинская защиты в шахматах…» [23]. Все это доказывает заинтересованность и стремление героя к научным знаниям. Можно отметить, что глубокие познания в области науки передаются в репликах юноши, богатыми физическими и математическими терминами: «дифференциал дискретного пространства-времени», «осцилляции с планковской частотой», «локальная флуктуация пространства-времени». Успех героя в науке определяется его спокойствием, терпеливостью и аккуратностью, качествами, которые автор изображает через перечисление действий героя, используя однородные члены предложения: «он заварил чаю, включил настольную лампу, убрал со стола книги и тетради, вытер стол, достал самую дорогую писчую бумагу и положил рядом облитый грузинским чаем <…> блокнот» [23]. И. А. Фролов показывает героя как человека скромного, робкого: «он чувствовал, как жар устремляется от шеи к щекам и ушам, знал, что краснота уже явственна, что он горит перед ней пламенем стыда…» [23]. Эта робость проявляется во всем: и в учебе, и в повседневной жизни, и в любви. «Он не поднимал глаз, не видел, как она смотрит на него <…> поперхнулся, принужденно засмеялся…» [23]. Таким видим мы героя в присутствии его любимой женщины. Далее робость переходит в трепет: «он не дышал, сердце потеряло свое место и билось в темноте во все двери, ища выход» [23].

Любовь не может возникнуть в одном человеке сама по себе, она должна быть направлена на кого-то, или же должна быть взаимной. Любовь нашего героя направлена на его преподавателя, проводившие семинары по физике – Елену Евгеньевну. Познакомимся с ней поближе. Елена Евгеньевна отличается спокойствием, говорит она негромко, немного устало, не проявляет никаких признаков раздражения, зато часто улыбается. Преподаватель старше своего студента в два раза. Елена Евгеньевна красиво собой и молода, девчонки группы ревностно завидовали ей, а мальчишки восхищались ею. Наш влюбленный герой, благодаря своей возлюбленной, «открыл для себя рыжеволосую женскую красоту», сравнивая ее с портретами рыжих женщин – боттичелиевская Венера, Ленардова дама с горностаем. Если же в университете мы видим Елену Евгеньевну в строгом костюме, сдержанной и изящной, то в домашней обстановке она предстает перед нами совсем иначе. Вместо строгого костюма – «домашний, почти халат, оранжевый, чуть выше колен» [23], теперь уже это не деловая женщина, а тихая, скромная домохозяйка и заботливая мать своего единственного сына. Только одно остается в ней неизменным, даже когда она хлопочет по хозяйству с ее лица не сходит теплая искренняя улыбка.

Вот так, два, похожих друг на друга своей скромностью, терпеливостью, спокойствием, человека связали себя единым чувством – любовью. Чтобы точнее передать это чувство, показать всю ее динамику, автор использует такой прием художественной выразительности, как градация. «Градация (лат. Gradatio, ступеньчатое повышение), синонимы: климакс (греч. κλι̃μαξ лестница), так же усугубление, — стилистическая фигура (см.), состоящая в последовательно нарастающей группировке выражений, относящихся к одному предмету» [8]. Так, сперва мы видим робкую симпатию нашего героя к преподавателю, которая проявляется в частых ответах у доски: «мой герой стал часто поднимать руку, - ему хотелось выходить  к доске и чувствовать запах ее духов – прозрачный и грустный, как осень» [23]. Затем мы наблюдаем смущение и трепет перед своей возлюбленной: «он ел, краснея, едва жуя, поглядывая на нее смущенно. <…> Он вздрогнул, когда она положила руку ему на плечо » [23]. Потом их несмелый танец: «он осторожно взял ее за талию и медленно повел. Он не дышал <…> ее пальцы уже ерошили волосы на его затылке» [23]. Далее их первый нежный и жадный поцелуй: «и она стояла меж его колен, склоняясь к его запрокинутому лицу, держа его голову в ладонях, шептала, чтобы он не сжимал губ, чтобы расслабился, - а он не мог унять дрожь и подставлял свои губы ее губам, словно ловил струю вина и глотал, глотал <…> это льющееся с неба счастье» [23]. И в завершении бурная, неукротимая страсть молодой женщины и не целованного девочками юноши: «тело ее раскрылось ему, и руки ее направили его и сдерживали его нарастающее бешенство, вводили в ритм, но он все равно рвался <…> он был нескончаем, отдавал и отдавал, а она забирала и забирала» [23]. Таким образом, читатель наблюдает чувство между двумя героями, нарастающее быстрыми темпами, от скромного мальчишеского внимания к женщине до неистовых проявлений страстей. Это чувство возникает перед читателем то робким и скромным, то, вдруг, перерастает в взрывную, жаркую, рвущуюся бурным потоком на свободу страсть. Та самая страсть, которая двух почти незнакомых людей вдруг яростно швыряет друг к другу. Без всякой высокой идеи. Без всякой предварительной подготовки. Разум в сторону, дела в сторону, страхи в сторону. И это не уважение, не общность интересов, не единство жизненных принципов, это - страсть!

И ведь какая силища у этой страсти! Поставь между влюбленными стенку - пробьют, выкопай ров - перепрыгнут, пусти реку - пройдут по воде, как посуху. Не рассуждающий, неудержимый порыв. Страсть ломает заборы и рвет колючую проволоку, но с той же безоглядной решимостью разносит стены жилья и шагает по чужим костям. Не зря страсть так часто называют слепой. Однако, слепа, слепа, а что надо видит великолепно, ведь не от каждой спички этот пожар разгорается, не к каждому встречному швыряет с безудержной силой. Так, например, следующие строчки вызывают у читателей всплеск эмоций, ярких впечатлений и самых проникновенных переживаний «пробуждала хозяина дивана, прикасаясь прохладными пальцами и губами к его сонному еще теплу, оно разгоралось, раскалялось  в жар кузнечного металла, и молот бил с неистовой нежностью» [23]. Загадочное это чувство из несчетной толпы довольно точно выбирает единственного. И главный герой выбрал свою единственную, ту, в объятьях которой он находил покой и отдых от трудовых будней, серых и скучных дней.

Выбор молодого человека был, отнюдь, не случайным. Ведь любовь – это  не единственная страсть, сопровождающая юношу на его длинном жизненном пути. Помимо любви, он охвачен не менее сильной страстью - творчеством. Именно творчество определяет выбор его спутницы жизни, ведь это она является его наставницей во всех учебных начинаниях и научных исканиях.

С какой бы страстью не отдавал себя наш герой своей любимой женщине, с еще большим рвением он отдавал себя науке. Наука стала для него смыслом жизни, его жизненной позицией. Весь рассказ наполнен атмосферой творчества, все в нем указывает на стремление молодого человека к научному познанию. Нужно ли приводить примеры того, как автор использует научные термины в своем рассказе, ведь их настолько много, практически весь рассказ переплетен этими замысловатыми, загадочными, непонятными нам, несведущих в физике и математике, терминами. Но как бы не был богат рассказ физическими и математическими понятиями, он обилует и художественным стилем. Именно это хитросплетение двух стилей делает рассказ И.А. Фролова «Учитель бога» своеобразным и помогает раскрыть главные его темы – любовь и творчество.

Касаясь темы творчества в рассказе «Учитель бога», хотелось бы сказать, что при раскрытии и этой темы автор применил прием градации. И снова перед читателем предстает нарастание от небольших увлечение до ревностных стремлений и, даже, достижений высот. Так, творческий путь главного героя начинается еще с первого курса физфака. Молодой человек приобрел «большую амбарную книгу в твердой обложке с листами в клетку» [23] и начал записывать туда постулаты. Страницы тетради заполнялись графиками, рисунками, формулами, количество их пополнялось с каждым днем. Информацию юноша черпал из многочисленных книг, приобретаемых в книжных магазинах: «он шел от одного книжного магазина к другому <…> выходил из магазина с очередным приобретением» [23]. Толчком к приближению его теории было написание реферата. Как обстоятельно он подошел к этому делу! В каждом его действии, в каждом движении чувствовались аккуратность, терпеливость, старательность и уверенность. Ему важно все и само описание содержания реферата и его оформление. С таким же трепетом, с каким юноши обходятся со своими избранницами, он отнесся к реферату: «…портить чистовик бритвенными соскребами и забеливаниями он не мог себе позволить <…> он писал чертежным шрифтом чернильной ручкой, используя для заголовков и подзаголовков плакатные перья <…> обложку он сделал достойную содержимого – из финской тисненой бумаги, пробил по корешку аккуратно дыроколом, провязал черной тесьмой…» [23]. Так, изо дня в день, перебирая научную литературу, пополняя свою тетрадь новыми графиками и формулами главный герой рассказа продвигался к своей теории. И вот он достиг своей цели: «И вдруг… Это было похоже на лихорадочное верчение кубика Рубика неопытным его собиральщиком, - вдруг при очередном повороте все плоскости оказались полноцветны! Все, все уложилось тотчас!» [23].