Творчество есенина

Глава 2.

Проблема  анализа поэзии  Есенина С.

ТЕМА КРЕСТЬЯНСКОЙ РОССИИ. Тема крестьянской России обрела в поэзии Есенина библейский смысл. Крестьянский космос олицетворял для  него не просто благодать, гармонию, но и земной рай. Пейзажная метафора соединена с евангельскими образами. Синий, небесный, цвет, традиционно  ассоциировавшийся в художественном сознании с Богородицей, стал главным  в есенинском образе деревни.

Ранняя лирика Есенина бесконфликтна. Лирический герой принимает мир таким, каков  он есть: "Все встречаю, все приемлю, / Рад и счастлив душу вынуть". Он — пастух в хоромах природы: "Я — пастух; мои палаты — / Межи зыбистых полей...". Он кроток, как Спас. В его настроениях нет рефлексии.

Православное  восприятие Есениным родины как духовного  отечества выразилось в стихотворении "Запели тесаные дроги..." (1916). Россия стала главным образом лирики Есенина. Тема родины раскрывалась им отнюдь не в одических, гражданских  или героических аспектах. Вслед  за А.С. Пушкиным он придал ей интимную, чувственную трактовку. Опять же попушкински он рисовал Россию сочными, определенными красками: "О Русь — малиновое поле / И синь, упавшая в реку...". В есенинских цветах — религиозная, иконописная точность. Такая же прозрачность, определенность — и в восприятии лирическим героем России.

В стихотворении "Запели тесаные дроги..." выразилось интимное и религиозное чувство  поэта. В первой строфе упомянуты  часовни, кресты; "И на известку колоколен / Невольно крестится рука", — читаем мы во второй строфе и видим далее, как вся страна обретает храмовое, гармоничное начало, и уже степи звенят "молитвословным ковылем".

Поэт создал в этом стихотворении настроение, в котором выразилась гармония противоположностей; лирическому герою грустно, но радостно: "Опять я теплой грустью болен", "Люблю до радости и боли / Твою озерную тоску"; он пишет о "холодной скорби", но оговаривает, что никогда не расстанется с этими "цепями". Синтез, а не конфликт противоположного — радости и тоски — глубже раскрывает тему России как гармоничного мира. Этой же теме соответствует и объединение в художественной системе стихотворения конкретики, детали — и стихии, понятия: упоминается не ветер вообще, а "овсяный ветерок", образы кустов, крестов, часовен сочетаются с бесконечными по значению синью, малиновым полем.

Объединяющим  началом в развитии темы России является знакомый по поэзии Пушкина, Лермонтова, Блока мотив дороги. Художественный мир в этом стихотворении динамичен. Есенин — поэт покоя, но не статики. Русский космос в постоянном движении: дроги запели, равнины и кусты бегут, степи звенят, синь опрокинулась, что также соответствовало пушкинскому восприятию России.

В пейзажных  рисунках поэзии Есенина, как правило, присутствует мотив космоса, вселенной. Даже в конкретике его пейзажного образа нет скрупулезности натуралиста. Характерная для его поэтики  метафора не является лишь художественным приемом. Троп в его эстетических воззрениях — художественная форма  выражения синтеза двух миров, космического и земного. Этой гармонией его  художественное восприятие отличалось от романтического сознания, основанного  на трагизме несоединимости ни двух миров, ни родственных душ, ни идеалов и  реальности. Вскоре он нашел определение  своему стилю — мистическое изографство, иначе — двойное зрение, в котором соединяются метафизическое мышление и подобие ("изо...") описанного ("...граф") реальному миру.

Традиционно в  поэтике есенинского творчества метафоры, параллелизмы, сравнения, эпитеты  выделяют по тематическому признаку. В одних случаях эти художественные приемы отражают зоологическое претворение  мира типа: "Ягненочек кудрявый —  месяц / Гуляет в голубой траве", "Рыжий месяц жеребенком / Запрягался в наши сани", "Младенцем завернула / Заря луну в подол", "Отелившееся небо / Лижет красного телка"; в других — литургическое отношение к миру, и тогда русский пейзаж становится храмом, а крестьянский быт — богослужением в нем: "Земля молитвенником красным / Пророчит благостную весть", "Когда звенят родные степи / Молитвословным ковылем", "У лесного аналоя / Воробей псалтырь читает".

В пейзажах Есенина  и раннего, и позднего периода  выразился панпсихизм, то есть вера во всеобщую одушевленность природы. Его  метели плачут, как цыганские скрипки, трава собирает "медь с обветренных  ракит", ивы "трясут подолом" и  т.д. Русская критика первой волны  эмиграции обратит внимание даже на эротичность есенинского пейзажа; Р. Гуль, найдя сходство его поэзии с языческими песнями, введет в «есениноведение» понятие пантеистического эротизма. Пейзаж лирики Есенина был действительно наполнен этими мотивами: "Так и хочется к телу прижать / Обнаженные груди берез", "Отрок-ветер по самые плечи / Заголил на березке подол", "Так и хочется руки сомкнуть / Над древесными бедрами ив", "И, утратив скромность, одуревши в доску, / Как жену чужую, обнимал березку" и т.д.

Как правило, пейзаж в творчестве Есенина адекватен  красоте, совершенен; даже метели, ветер, "чахленькая местность" или "неприглядная дорога" созвучны душевному благополучию лирического героя.

Все названные  особенности отвечали есенинской концепции  крестьянской России и крестьянского  сознания. Так, позже, в статье 1918 г. "Ключи Марии", поэт высказал мысль  о том, что только в крестьянской культуре сохранилось отношение  к вечности, к космосу как к  родительскому очагу. Он уверял, что  этим Россия отличается от Запада и  Востока.

Однако в 1915—1916 гг. у гармоничного лирического героя  Есенина появился мятежный двойник, "грешник", "бродяга и вор", а Россия стала уже не только страной  кроткого Спаса, но и мятежников.

В этот период он испытал на себе влияние вдохновителя и организатора скифства Р.В. Иванова (Иванова-Разумника). С. Есенин — участник сборников "Скифы" (1917, 1918). Разделявший взгляды эсеров Иванов и поэт-старообрядец, близкий к хлыстовскому движению И. Клюев способствовали росту крестьянского самосознания Есенина. Под их влиянием поэт объединил понятие крестьянского рая с революционной идеей, что нашло отражение в поэмах 1916—1918 гг. "Товарищ", "Отчарь", "Октоих", "Пришествие", "Преображение", "Инония" и др. И Февральскую, и Октябрьскую революции он принял не по-марксистски, а по-скифски, как крестьянские и христианские по содержанию. Россия представилась ему новым Назаретом: из нее в мир придут идеи преображения, духовного обновления, христианского социализма.

Этой утопической  идее сопутствовали нигилистические  крайности. Так, в "Инонии" (1918) поэт отрицал не только старый мир, но и каноническое православие, китежские идеалы, традиционные православные символы, образ Христа страдающего и сам религиозный путь страдания как духовного возрождения. В его иной России, названной Инонией, "живет божество живых".

Желая видеть в  современности радикальные перемены, Есенин пришел к мысли и о создании иной поэзии. Он стал вдохновите¬лем новой школы — имажинизма. Имажинисты, прежде всего его теоретики и практики В. Шершеневич и А. Мариенгоф, увлекли Есенина пристальным вниманием к образотворчеству. В его поэ¬зии появились сложные, основанные на неожиданных ассоциациях образы: "По пруду лебедем красным / Плавает тихий закат", "Золотою лягушкой луна / Распласталась на тихой воде", "Взбрезжи, полночь, луны кувшин / Зачерпнуть молока берез" и т.д. Однако идеология имажинизма была чужда Есенину. Имажинисты объявили образ самоценным, изгнали из поэзии интуицию, подменив ее логикой, духовные и национальные начала русской поэзии не признавались, но приоритетным был провозглашен плотский мир, что позволило поэтам выстраивать стихотворения на физиологических, эротических, вульгарных образах. Антиэстетизм стал в поэзии имажинистов достоинством. Талант как художественная данность упразднялся. В начале увлечения има¬жинизмом Есенин написал теоретическую статью "Ключи Марии", в которой высказал свою философию искусства. Он воспринимал образ как синтез неба и земли, мистического и прозаического, тайного и очевидного. Его отношение к слову было исключительно метафизическим, по сути — религиозным. Он верил в силу интуиции. В статье "Быт и искусство" (1921) Есенин отвергал принцип наднациональности искусства, а также принцип поэтического диссонанса. Таким образом, в русской поэзии сложились две версии имажинизма. Своими коллегами- имажинистами Есенин был воспринят как еретик новой школы. Его разрыв с имажинистами был неизбежен.

Параллельно с  возвратом к простоте как принципу поэтики Есенин пришел к мысли  о том, что революционные потрясения не дали России долгожданного земного  рая. Он пережил крах своих революционных  иллюзий. В 1920 г. он сделал вывод: реальный социализм, "без мечтаний", умерщвляет все живое, в том числе и  личность. Из его творчества ушли утопии о религиозно-революционном преображении России, появились мотивы утекания, увядания жизни, отрешенности от современности, а в лирическом герое — "конокраде", "разбойнике и хаме" — обозначилась внутренняя оппозиционность С. Есенина.

Стихотворение "Я последний поэт деревни..." (1920) — прощальная обедня, панихида по России-храму, уходящей Руси, крестьянской культуре. Тема гибели старого мира и победы новой, "железной" культуры решена трагически. Развивается и  мотив гибели лирического героя: "И луны часы деревянные / Прохрипят мой двенадцатый час". Этот параллелизм выразился в структуре первой строфы: поэт ("Я последний поэт деревни..."), родина ("Скромен в песнях дощатый мост"), поэт ("За прощаль¬ной стою обедней"), родина ("Кадящих листвой берез"). Отныне деревня лишь лирический образ. Даже религиозные мотивы уступили место авторской чувственности.

Компромисс деревенского и пролетарского миров исключен. Символ урбанистической культуры — "железный гость", образы крестьянского  бытия — "злак овсяный, зарею пролитый", колосья-кони, голубое поле. Их противопоставление раскрывает конфликт живого и неживого; "железный гость", его "не живые, чужие ладони" несут гибель. Если в "Запели тесаные дроги..." образ овсяного ветерка соответствовал теме благодати, то в "Я последний поэт деревни..." ветер, выражая тему обреченности крестьянства, справляет панихидный пляс.

В 1921 г. разочаровавшийся в революции поэт обратился к  образу мятежника и написал поэму "Пугачев", в которой тема мужицкой войны ассоциировалась с послереволюционными  крестьянскими волнениями. Логическим продолжением темы конфликта власти и крестьянства стала поэма "Страна негодяев" (1922—1923), в которой выразились не только оппозиционные настроения Есенина, но и понимание им своего изгойства в реальном социализме. В одном из писем 1923 г. он писал: "Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь".

В 1924 г. вышла  книга стихотворений Есенина  начала 20-х гг. "Москва кабацкая", в которой нашли выражение  мотивы драматической судьбы поэта, его одиночества, покаяния, бесприютности, обманутости революцией, "мертвечины", "навек" утраченного. В "Москве кабацкой" поэт отказался и от своего имид¬жа пророка 1916—1918 гг. Душа лирического героя устала от мятежа и тянется к уюту деревянного дома, к миру полевой соломы.

В 1924 г. поэт предпринял попытку вписаться в "коммуной вздыбленную Русь". Он написал "Русь уходящую", в которой признал  победу новой России. В "Стансах" он, подобно Пушкину периода его "Стансов", делает миротворческий жест в сторону власти.

Но если Пушкин осознанно стремился объединить идеал свободы с идеалом империи, то Есенин лишь импульсивно попытался стать настоящим, а не сводным сыном в "великих штатах СССР". Он не скрывал, что его жизнь проходила под знаком судьбы Пушкина, однако он был исторически обречен не повторить пушкинский путь второй половины 1820-х гг., ему не дано было обрести гармонию воли и власти. В стихотворении "Пушкину" Есенин назвал себя "обреченным на гоненье". В тех же "Стансах" прозвучало его несмирение: "Я вам не кенар! / Я поэт!" Вместе с М. Волошиным, С. Клычковым, Б. Пильняком, А. Толстым, О. Мандельштамом и другими писателями он подписал письмо в отдел печати ЦК РКП (б) в защиту гонимых большевистской идеологией писателей.

Вторя "Воспоминанию" В. Жуковского, вторя пушкинскому "Чем  чаще празднует Лицей / Свою святую годовщину, / Тем робче старый круг друзей / В семью стесняется едину", Есенин начал "Русь советскую" (1924): "Тот ураган прошел. Нас мало уцелело. / На перекличке дружбы многих нет". Ураган революции осиротил деревню. На смену есенинскому поколению пришли люди с некрестьянским мышлением: "Уж не село, а вся земля им мать". Пушкинский мотив встречи лирического героя с "племенем младым, незнакомым", его тема гармонии и естественной преемственности поколений решается Есениным трагически: он — иностранец в своей стране и "пилигрим угрюмый" в родном селе, юноши которого "поют другие песни". В "Руси советской" строящая социализм деревня отвергла поэта: "Ни в чьих глазах не нахожу приют".

Лирический герой  и сам отгораживается от большевистской реальности: он ей не отдаст "лиры милой", воспевать он будет по-прежнему «Шестую  часть земли / С названьем кратким "Русь"», не смотря на то, что образ Руси ушедшей он склонен воспринимать как сны.

Деревня давно  уже не представляется поэту земным раем, яркие краски русского пейзажа  потускнели: "Жидкой позолотой / Закат  обрызгал серые поля"; в описании природы появились мотивы ущербности: "клены морщатся ушами длинных  веток", тополя уткнули "ноги босые" по канавам.

Лирический герой  одинок в предчувствии близкой смерти: "А я пойду один к неведомым  пределам, / Душой бунтующей навеки присмирев". Тема одиночества повторяется  в большинстве строф, законченных, самостоятельных по смыслу, что придает  стихотворению ощущение глубины  трагедии. После смерти поэта находившаяся в эмиграции З.Н. Гиппиус написала статью "Судьба Есенина", в которой, имея в виду "Русь советскую", заметила: «В стихах о родине, где от его  дома не осталось и следа, где и  родных частушек даже не осталось, замененных творениями Демьяна Бедного, он вдруг  говорит об ощущении своей "ненужности". Вероятно, это было ощущение более  страшное: своего... уже " несуществования "».

Обратите внимание на то, что избавление от разлада, кон¬фликтности и стремление к гармонии — эмоциональный и фило¬софский стержень поздней лирики Есенина, к какому бы тематическому направлению она ни относилась. Стихотворение "Неуютная жидкая лунность..." (1925) запечатлело стремление поэта преодолеть отчаяние и найти гармонию даже в новой деревне: "Через каменное и стальное / Вижу мощь я родной стороны". В патриархальной деревне ему вспоминается лишь "тоска бесконечных равнин", "усохшие вербы", нищета. Картинам сиротского, убогого пейзажа противостоит мечта лирического героя о технической оснащенности деревни. Причем индустриальная, идущая из города культура теперь вовсе не является символом смерти полевой Руси; наоборот, она принесет ей возрождение, поможет избавиться от нищеты: "Но и все же хочу я стальною / Видеть бедную, нищую Русь".

Вера в "стальную" Русь — крайне редкий мотив в  творчестве Есенина. В его поэзии трагически звучала тема противостояния города и деревни. В "Сорокоусте" (1920) город — враг, который "тянет  к глоткам.равнин пятерню". Стихотворение "Мир таинственный, мир мой древний..." (1922) представляет конфликт горо¬да и деревни как метафизическую трагедию; город не просто железный враг, он еще и дьявол: "Жилист мускул у дьявольской выи". Победа железного, то есть неживого, как раз и ассоциировалась в сознании поэта с социализмом "без мечтаний".

Обратите внимание на то, что и в "Неуютной жидкой лунности..." нет советского оптимизма в духе В. Маяковского или Д. Бедного. Есенинский оптимизм — трагический. За искренним желанием увидеть в новой России цивилизованное начало нельзя не заметить трагедию героя-изгоя: "Я не знаю, что будет со мною... / Может, в новую жизнь не гожусь...". Этот подтекст прочитывается и в характерных художественных деталях: тележной песне колес противостоит моторный лай.

Мотив "в новую  жизнь не гожусь" узнается в строках "Все равно остался я поэтом / Золотой бревенчатой избы" из элегии "Спит ковыль. Равнина дорогая..." (1925). Если в предыдущем стихотворении  было высказано намерение поэта  полюбить новую деревню, ориентированную  на городскую культуру, и отречься от уходящей, то здесь он раскрыл свое реальное отношение к деревне с вековой, традиционной ментальностью. Если в "Неуютной жидкой лунности..." лирическим героем руководил разум, его волевое решение, а подлинное чувство "ушло" в подтекст, то "Спит ковыль. Равнина дорогая..." — образец исповедальной лирики. Гармония найдена Есениным в принятии, с одной стороны, рассудком нового поколения, "чужой юности", "сильного врага", а с другой, сердцем -- родины ковыля, полыни, журавлиного крика, бревенчатой избы. Есенинский компромисс был выражен в последних строках: "Дайте мне на родине любимой, / Все любя, спокойно умереть!" Философская концепция покоя, принятия мира как данности обогащена здесь мот

ивом любви ко всему, и к "сильному врагу" в том числе. Есенин возвращался к идее гармонии, целесообразности, синтезу, казалось бы, проти¬воположных начал, что прозвучало уже в стихотворении "Запели тесаные дроги...".  

ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА.

Духовный кризис поэта, вызванный крушением его  революционно-религиозных иллюзий, осознанием своей ненужности в новой  России, семейной и бытовой неустроенностью, отразился и на проблематике любовной лирики. В ней же прослеживается преодоление поэтом этой драмы. Любовь в лирике Есенина была и с тяжелой страстью, была "заразой", "чумой" ("Сыпь, гармоника. Скука... Скука...", "Пой же, пой. На про¬клятой гитаре..." и др.), и благодатной, очищающей (цикл "Любовь хулигана"), и романтическим приключением (цикл "Персид¬ские мотивы"), и донжуанской, "недорогой", "кстати", лишь "чувственной дрожью" ("Не гляди на меня с упреком...", "Какая ночь! Я не могу...", "Ты меня не любишь, не жалеешь...", "Может, поздно, может, слишком рано...").

"Письмо к  женщине" (1924), написанное в жанре  послания, создает образ не только  прошедшей, но и негармоничной  любви: 

Любимая!  
Меня вы не любили.  
Не знали вы, что в сонмище людском  
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,  
Пришпоренная смелым ездоком.

За драмой отношений  раскрывается трагический, одинокий образ  лирического героя, подавленного "роком  событий", схоронившегося от штормов  в "корабельном трюме" — "русском  кабаке". Однако ему все-таки удается в роковом потоке событий различить целесообразность его движения и, воспев хвалу рулевому корабля жизни, обрести иные ценности: "Я избежал паденья с кручи. / Теперь в Советской стороне / Я самый яростный попутчик".

В протяженном  во времени драматическом пути лирического  героя, в печальном повествовании  о разрушенных любовных связях, в  ощущении невозможности вернуть  любовь, в благословении любви  возлюбленной и счастливого соперника  узнаются мотивы стихотворения А. Блока "О доблестях, о подвигах, о  славе...". Связывает стихотворения  и состояние успокоенности лирических героев после пережитых бурь.

Попытка обрести  согласие с самим собой и с  миром нашла выражение в цикле "Персидские мотивы". Романтический  сюжет о любви северянина и "дикарки", южанки Есенин воспринял от Пушкина  и Лермонтова. Стихи и писались на Кавказе, но выбор поэта пал  на страну Саади — Персию. На тональность "Персидских мотивов" повлияла любовная лирика персидских поэтов, вслед за ними лирический герой Есенина подмечает  в любовных отношениях тончайшие  нюансы.

Есенин создавал в своем цикле образ голубой и веселой страны, которой перестала быть Россия, он творил образ ласкового и шафранного рая, в котором, увы, он все же не нашел покоя и который так и не затмил образа родины. В любовные мотивы непременно привносится образ России, а тегеранская экзотика лишь обострила ностальгию. В послании "Шаганэ ты моя, Шаганэ!.." (1924) Есенин подчеркивал и духовную, и плотскую, и биографическую связь лирического героя с домом: "Эти волосы взял я у ржи", "Я готов рассказать тебе поле", "Про волнистую рожь при луне / По кудрям ты моим догадайся". В отличие от стихотворения "Ты сказала, что Саади...", где эмоционально лирический герой сосредоточен на "милой Шаганэ", в стихотво¬рении "Шаганэ ты моя, Шаганэ!.." доминирует тема рязанского раздолья и разлуки с северной девушкой.

Мотивы любовной печали и желания встретиться  с возлюбленной звучат и в "Собаке Качалова" (1925). Практически все  строфы — лишь прелюдия к появлению  в конце стихотворения упоминания о той, "что всех безмолвней и  грустней". Композиционно эмоциональный пик произведения перенесен на концовку. Как и в предыдущем стихотворении, избранница поэта, оказываясь виновницей его переживаний, остается "за сценой", что обостряет любовную ситуацию и усиливает драматическое решение темы. Его обращения к возлюбленной переданы через посредника — бессловесного Джима, что соотнесено с мотивом неосуществимости желаемого. Единственный состоявшийся факт — сродство душ лирического героя и зверя, и такое решение соответствует прозвучавшему в стихотворении мотиву одиночества лирического героя среди "всяких и невсяких".

В приведенных  примерах любовной лирики Есенина обнаруживается одна общая черта, восходящая к поэзии Лермонтова, — в отношениях лирического  героя и любимой нет безмятежности. Его любовь или прошедшая, или  несостоявшаяся, или безответная, или  конфликтная. Драматичности любви  сопутствует развитие, хотя и ослабленной, сюжетной ситуации, что придает лю¬бовной лирике Есенина некоторую эпичность. ФИЛОСОФСКИЕ МОТИВЫ. Мотивы увядания человека, утекания жизни представлены в философской лирике Есенина. Философское вос¬приятие по сути трагических процессов помогло Есенину снять остроту трагизма, преодолеть его конфликт с послереволюционной действительностью, пережить свою "ненужность". Лиричес¬кий герой его поздних элегий склонен воспринимать невозврат¬ность молодости и близость смерти по-пушкински спокойно. У поэта определилось философское отношение к переходу из земной жизни в страну покоя, к которому он так стремился в последние годы.

Тема судьбы как предначертанного пути, фатальных  потерь, закономерной смены эмоциональных  и физических состояний человека была раскрыта уже в элегии "Не жалею, не зову, не плачу..." (1921). Здесь  печаль не выливается в трагедию. Есенин размышляет о естественности пути человека от расцвета к увяданию. Тема благодарности  тому, что "пришло процвесть и уме¬реть", восходит к "Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит..." Пушкина. Однако, по свидетельству С.А. Толстой, Есенин напи¬сал это стихотворение под влиянием лирического отступления шестой главы "Мертвых душ" Н.В. Гоголя, в котором были строки: "...что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть!"

Тема полноты  жизни выражена в интонационной  и синтаксической полифонии: здесь  и обращения, и лексические повторы ("Дух бродяжий, ты все реже, реже...", "Все мы, все мы в этом мире тленны"), и вопросы, и инверсии ("Увяданья золотом охваченный"). Характерны для этого стихотворения многоцветье (золото, медь, розовый конь, белые яблони) и параллелизм цветовых образов ("увяданья золотом охваченный" лирический герой и увядающая природа: "Тихо льется с кленов листьев медь").

Тема подчиненности  человеческой жизни законам природы  развита и в элегии "Отговорила роща золотая..." (1924): и роща "отговорила", и журавли "не жалеют больше ни о  чем", и "дерево роняет тихо листья", и лирический герой "роняет грустные слова", ему не жаль "ничего в  прошедшем". Параллелизмы, сравнения  помогают почувствовать вселенский закон: "каждый в мире странник", но мир при этом не умирает, трава "от желтизны не пропадет", "не обгорят рябиновые кисти"...

Строка "Стою один среди равнины голой" —  явная и не случайная реминисценция  из стихотворения М. Лермонтова "Выхожу один я на дорогу...". В обоих  произведениях были выражены пути лирических героев ("один") к синтезу с  миром — равниной, пустыней, небом... Всемирность, ощущение себя в контексте космоса были основными мотивами русской философской лирики Х1Х-ХХ вв.

Этой же теме посвящена поэма "Цветы" (1924). Жанр определен самим Есениным. Перед  нами лирическая поэма, в которой  развито элегическое начало и  которую автор создавал с мыслью "о том, что ты такое в пространстве", как писал он П. Чагину. Характерно, что в ней, как и в "Двенадцати" А. Блока, двенадцать глав; эта цифра была знаковой для поэта, являлась символом итога земной жизни, пограничного между жизнью и смертью состояния. В главе "Цветы мне говорят прощай..." жизнь и смерть представлены как естественный процесс, проявление вечных, общих законов бытия:

Любимые! Ну, что  ж, ну что ж! Я видел вас и  видел землю, И эту гробовую дрожь Как ласку новую приемлю.

В поэме использован  прием уподобления: разнообразие цветов, их образы соотносимы с человеческой природой. Размышления о смерти выражены в стихотворении в контексте образов родного поля, шума левкоев и резеды, вечной природы; так мыслям лирического героя Пушкина о неизбежной смерти соответствовал образ пережившего век отцов "дуба уединенного". И как в лирике Пушкина тема смерти соединена с темой радости земного бытия, так и меланхолическим настроениям лирического героя Есенина, его грусти о "васильках очей любимых", о непо¬вторимости чувств сопутствует ликование по поводу того, что мир — "не монашья схима", что "все на свете повторимо", что он готов вновь отдаться любви. Философская и интимная темы "Цветов" дополнены социальной ("Октябрь! Октябрь! / Мне страшно жаль / Те красные цветы, что пали"), это создает образ полнокровного, полифонического существования.

В отношении  Есенина к жизни не было декаданса. В тридцать лет он писал стихи  о своем увядании, но в нем был  силен дух Возрождения, он гнал от себя уныние и аскетизм. Есенин был  жизнелюбом и преодолевал отчаяние. Его девиз:

Увядающая сила! Умирать — так умирать! До кончины  губы милой Я хотел бы целовать.

("Ну, целуй  меня, целуй...")

Лирический герой  его поэзии 1925 г. не настроен на рефлексию, он устремлен к гармонии. Есенинская философская концепция бытия  была выражена словом "принимаю". Высказанная еще в ранней лирике, в последние годы жизни она  определяла настро¬ения поэта. В стихах 1925 г. она стала лейтмотивом: "Принимаю, что было и не было", "Все, как есть, без конца принимая" и т.д. В "Свищет ветер, серебряный ветер..." поэт написал: "Жить нужно легче, жить нужно проще, / Все принимая, что есть на свете. / Вот почему, обалдев, над рощей / Свищет ветер, серебряный ветер".

Одним из произведений поэта, в котором, при всем ощущении греховности, мятежности своей жизни, лирический герой высказывает надежду  на свое духовное возрождение, стало "Письмо матери" (1924). Оно не относится  к философской лирике, но в нем  также выразился свойственный Есенину  философский взгляд на реальность. Все чаще в творчестве Есенина  звучали мотивы осознания виновности за кому-то нанесенные обиды, скандалы и проч. В таких стихотворениях появлялась, с одной стороны, рефлексия, а с другой — желание ее преодолеть. Это "Мне осталась одна забава...", "Заметался пожар голубой...", "Ты такая ж простая, как все...", "Я усталым таким еще не был...", "Годы молодые с забубённой славой..." и др.