Краткая биография Дмитрия Донского

Глава 1.

Краткая биография Дмитрия Донского.

Несомненно, стоит признать, что Дмитрий Иванович, впоследствии прозванный Донским, был  одним из главных, а то и главным  освободителей Руси от монголо-татарского ига, предводителем русского освободительного движения. Именно после его блистательной победы над ханом Мамаем и всеми татарскими войсками на Куликовом поле в 1380 году русский народ почувствовал, что может быть свободным, почувствовал себя независимым. И, несмотря на захват Москвы ханом Тохтамышем в 1382 году, народ чувствовал себя способным сопротивляться тиранам, чувствовал себя полунезависимым вплоть до 1480 года, когда русские войска под предводительством Ивана ІІІ окончательно сбросили ненавистное ярмо — монголо-татарское иго. Но в чём секрет той смелой решительности, благоразумия и осторожности. Был ли он так талантлив с рождения или же весь секрет, для разрешения этого вопроса следует обратиться и подробно изучить его биографию, выдержки из которой приведены ниже.

Год рождения будущего Великого князя точно не известен, известно только, что он родился  около 1350 года; год смерти — 1389. Дмитрий  Иванович прожил сравнительно недолгую жизнь — около 40 лет, из которых он правил 30. Первый раз Дмитрий, сын тогда правившего Ивана ІІ Ивановича, по прозванию Красный, заставил говорить о себе в 1358 году. Тогда митрополит Алексий приехал из Орды, где добился от тогда правившего хана Бердибека по прозванию Тигр (который убил родного отца и 12 братьев) отмены новой подати и ходатайствовал милость для государства и церкви. Когда все называли Алексия своим ангелом-избавителем, восьмилетний Дмитрий, в котором расцветала надежда отечества, умилённый знаками всеобщей любви к Алексию (все стремились поцеловать ему не руку — хотя бы краешек его одежды), говорил ему с необыкновенной силой для своего столь юного возраста младенческим, нежным голосом: "о владыко! ты даровал нам житие мирное; чем изъявим тебе свою признательность?" Крупные слёзы катились по лицу малютки, сколько чувствительности, сколько любви к народу в детском сердце. Митрополит с восхищением обратил взор свой на небо, к престолу Божьему: святая душа его предвидела будущую славу прекрасного младенца и благословляла минуту его рождения. Столь рано открылась в Дмитрии чувствительность к заслугам и к благодеяниям государственным.

Но в середине XІV века на Руси царил беспорядок. В Орде царили  Мятежи. Один из полководцев, Хидырь, убил хана Навруса и сделался Великим Ханом. Но когда Дмитрий Иванович, Андрей Нижегородский и Константин Ростовский поехали в Орду с данью, Хидырь уже плавал в своей крови, умерщвлённый собственным сыном Темихоржою. На седьмой день после этого Мамай убил Темихоржу и назвал ханом некоего Авдула. Явились и другие цари. Они резались между собой в ужасном остервенении; тысячи падали в битвах или гибли в степях от голода. Князья же наши не знали, кто останется угнетателем Руси, и спешили удалиться от театра убийств. Некоторые были ограблены в ханской столице, другие на обратном пути, едва сохранив свои жизни. А Урус, бывший в то время царём, вздумал без всякой особенной причины сделать великим князем Дмитрия Константиновича Суздальского, сына князя Ростовского, который не отличался никакими особенными достоинствами и делами, не заслужив столь глубокое внимание. Все русские удивились этому: все знали, что это достоинство принадлежало князьям московским.

Юный Дмитрий  Иванович (Московский) также находился  в Орде, но успел выехать оттуда ещё до мятежа. Маленький Дмитрий выехал из Орды с непременным намерением отнять у Дмитрия Константиновича не принадлежавшее ему достоинство и заслужить его славными делами и победами. Эта мысль очень крепко поселилась в детском уме смелого мальчика. Его мать, великая княгиня Александра, и митрополит Алексий и все верные бояре, любившие отечеств, предвидевшие славу и величие московских князей, старались поддержать мысли маленького героя, дарованные ему Богом. Через два года он был так неустрашим, что объявил себя великим князем и звал Дмитрия Константиновича на суд хану, во время его княжения в прежней столице Руси, Владимире-Залесском. Это было то время, когда несколько ханов царствовали в Кипчакской Орде, но русские считали законной власть ханов в Сарае.

Московские и Суздальские бояре вместе отправились к ордынскому хану Муруту. Мурут признал малолетнего Дмитрия Ивановича главой российских князей. Но Суздальский князь не принял этого суда, и не хотел выезжать из Владимира и Переяславля Залесского. Все московские бояре, одушевленные ревностью, оседлали коней и выступили под начальством трёх юных князей. Дмитрий Константинович, зная, что князем московским был практически младенец, никак не ожидал, чтобы москвичи осмелились идти против него, и, не приготовившись к сражению, был принуждён бежать из Переславля и уступить Великокняжеский престол своему маленькому сопернику. Русские государи на тот момент не короновались в Москве, но это происходило в прежней столице — Владимире. Дмитрий Иванович поехал туда, по обыкновению сел на трон Андрея Боголюбского во Владимире, проживал там несколько дней после коронования, и возвратился в Москву, где распустил своё войско, не желая преследовать неприятеля, который остался наследовать княжество при своём уделе.

Таким образом, слабая рука двенадцатилетнего отрока взяла в руки бразды правления раздробленным государством, теснимым извне, в очаге внутренних междоусобиц. Иван Калита и Симеон Гордый начали политику единодержавия; Иван Кроткий и Дмитрий Суздальский приостановили его успехи, вновь предоставив частным владетелям надежду быть независимыми от великокняжеского престола.

 Далее  следовало исправить то, что нарушено, и действовать с благоразумием, смелостью и решительностью, эти качества присуще не всем правителям известным истории. Но природа одарила внука Калиты важными достоинствами, на становление которых потребовалось немало времени, и государство могло бы между тем погибнуть, если бы судьба и талант не даровали Дмитрию мудрых советников, воспитали юного князя, и вместе с ним — величие Руси.

Удостоенный ярлыка от Мурута, желая господствовать, Дмитрий искал благосклонности и в другом хане, Авдуле - владыка грозного мамаева войска. Посол хана Авдуле явился с милостивой грамотой, Дмитрий был должен вторично ехать во Владимир, чтобы принять грамоту согласно с древними обрядами. Эта хитрость была бесполезна: угождая ханам одновременно , Великий хан оскорбил и того, и другого, и по крайней мере, утратил милость Сарайского, и возвращаясь в Москву, поведал, что Дмитрий Константинович занял Владимир, ибо Мурут прислал ему вместе с сыном бывшего Белозёрского властителя, Ивана Фёдоровича, и с тридцатью ханскими слугами ярлык на великое княжение. Но ханский гнев уже не казался грозой: юный внук Калиты осмелился презирать его, выступил с полками, и через неделю осадил его в Суздале, в доказательство великодушия позволил ему властвовать там как своему присяжнику.

В это время  Дмитрий Иванович лишился брата  и матери. Тогда он с двоюродным братом, Владимиром Андреевичем, заключил договор, который был выгодным для них обеих сторон. Митрополит Алексий был свидетелем и держал в руках крест: юные князья, окружённые боярами, приложились к нему, дав клятву, которая состояла в том, чтобы любить, уважать и помогать друг другу в военных походах. Притом Владимир Андреевич обязался предоставлять Дмитрию Ивановичу ханскую дань.

В конце 1366 года, когда Дмитрию шёл семнадцатый  год, он женился на дочери своего бывшего  соперника Дмитрия Суздальского, звали её Евдокия. Пир справляли в Коломне, между Нижним Новгородом и Москвой: для Дмитрия справлять свадьбу в Нижнем Новгороде было для него негоже, так как Москва выше Нижнего Новгорода. Но и для Нижегородского княжества было бы обидно, если бы отцу невесты пришлось ехать к юному князю. Оба соблюдали своё достоинство.

Но едва по приезду молодых людей — на Москву обрушились бедствия. Стояла жара, дул неистовый ветер, вспыхнула церковь Всех Святых, из-за которой это бедствие получило название великий Всесвятский пожар. Москва разделялась тогда на Кремль, Пасад, Загородье и Заречье; за два часа или менее огонь, разносящийся ужасной бурей, истребил их дотла. Многие бояре и купцы не спасли ничего из своих имений. Тогда же, обсудив это с Владимиром Андреевичем, Дмитрий повелел, как только будет готов санный путь, ввезти камень в город. Так с весны 1367 года начали ставить на Москве каменный Кремль. И за одиннадцать лет успели возвести могучие стены, и не только стены, но кое-где были сложены башни из камня —  Кремль стал тверд, как кремень.

Но смрад пожара не развеялся в воздухе, и уже напала на Москву другая напасть: моровая язва, четыре года бродившая по Руси, напала на московских погорельцев. Она возобновилась в Пскове через 8 лет после княжения Симеонова, а в 1364 году купцы и путешественники завезли её из Бездежа в Нижний Новгород, в Коломну, в Переславль, где умирали в день от 20 до 100 человек. Летописцы говорят, что болезнь нападала на человека внезапно: ударит, как ножом, в сердце, в лопатку или между плечами; огонь пылает внутри; пробивает пот, и начинается дрожь. Приходит неизбежная смерть — но мучительная и скорая. Не успевали хоронить тела: едва десять здоровых приходилось на 100 больных. Несчастные умирали без всякой помощи. В одну могилу зарывали семь, восемь и более трупов. Многие дома совсем опустели; в иных в живых осталось по одному младенцу.

Но и язва не останавливала княжеских усобиц. Надлежало, не упуская времени, брать  меры для безопасности отечества  и столицы, когда Россия уже явно действовала против своих угнетателей; могли ли они добровольно отказаться от господства над ней и простить ей великодушную смелость? Мурза Ордынский, Тагай, властвуя на земле Мордовской или в окрестностях Наровчата, выжгли нынешнюю Рязань: Олег соединился с Владимиром Дмитриевичем Пронским и с князем Титом Козельским (одним из потомков св. Михаила Черниговского), настиг и разбил Тагая в кровопролитном сражении. Столь же успешно Дмитрий Нижегородский с братом Борисом, наказал другого сильного монгольского хищника, Булат-Темира. Этот мурза, овладев течением Волги, разорил Борисовские села и его окрестности, но бежал от наших князей за реку Пьяну; многие татары утонули в ней, а сам Булат-Темир ушёл в Орду, где хан Азис велел его умертвить.

Великий князь, готовясь к решительной борьбе с  многоглавой Ордою, старался утвердить порядок внутри своего отечества.

Покинутый князем, Михаил повторно обратился к Мамаю и выехал из Орды с новым ярлыком на Великое княжество во Владимире. Хан предлагал ему войско, но этот князь его не захотел, боясь подвергнуть Россию бедствиям и опустошениям, тем самым заслужив справедливую ненависть народа; он взял с собой только ханского посла Сарыхожу. Узнав об этом, Дмитрий во всех городах Великого княжества обязал бояр и чернь клятвой быть ему верными и вступил со своим войском в Переславль Залесский. Его враг тщетно надеялся преклонить к себе владимирских граждан, они единодушно сказали ему: "у нас есть законный государь, иного не ведаем". Сарыхожа тщетно звал Дмитрия во Владимир слушать ханскую грамоту — тот отвечал: "к ярлыку не еду, Михаила в столицу не впускаю, а тебе, послу, даю путь свободный". Наконец, этот татарский вельможа, вручив ярлык Михаилу, уехал в Москву, где, осыпанный дарами и честью, пируя с князьями, с боярами, славил Дмитриево благонравие. Михаил же, видя своё бессилие, возвратился с Мологи в Тверь и разорил часть соседственных великокняжеских областей.

Между тем ханская грамота оставалась в его руках: сильный Мамай не мог простить Дмитрию двукратное ослушание, имея войско, готовое к нападению на Русь, к убийствам и грабежу. Великий князь долго советовался с боярами и митрополитом: надлежало немедленно восстать на татар, или прибегнуть к старинному унижению, к дарам и лести. Успех великодушной смелости казался сомнительным, избрали второе средство, и Дмитрий, зная без сомнения расположение Мамая, решился ехать в Орду, утверждённый в этом намерении Сарыхожей, который взялся предупредить хана в его пользу. Народ ужаснулся, воображая, что любимый юный государь будет иметь в Орде участь Михаила Ярославича Тверского, и что коварный Сарыхожа, подобно злому Кавдыгаю, шепчет ему верную гибель. Митрополит Алексий провожал его до берегов Оки; там он усердно молился всевышнему, благословляя Дмитрия, бояр, воинов, всех княжеских спутников и торжественно поручил им хранить драгоценную жизнь государя. Он сам желал бы разделить с ним опасности, но присутствие Алексия было нужно в Москве, где оставался боярский совет, который уже по отбытии Дмитрия заключил мир с литовскими послами, ввиду торжественного обручения Елены, дочери Ольгерда, с князем Владимиром Андреевичем. Свадьба совершилась через несколько месяцев.

Люди с нетерпением ждали  вестей из Орды. Суеверие, устрашённое  необычными естественными явлениями, предвещало народу государственное бедствие. В солнце были видны чёрные места, подобные гвоздям, и долговременная засуха произвела столь густые туманы, что днём в двух саженях нельзя было разглядеть человеческого лица; птицы, не смея летать, ходили по земле. Луга и поля совершенно иссохли; скот умирал, бедные люди не могли за дороговизной приобрести хлеб. Печальное уныние царствовало в областях великокняжеских. Думая этим воспользоваться, Михаил Тверской хотел завоевать Кострому; однако же взял одну Мологу, обратив в пепел Углич и Бежецк.

На исходе осени усердные москвичи были обрадованы счастливым возвращением своего князя. Хан, царицы, Ордынские вельможи и в особенности Мамай, не предвидя в нем будущего грозного противника, приняли Дмитрия с лаской; утвердили его на Великом княжении, согласились брать с него дань гораздо меньшую прежней и велели сказать Михаилу: «мы хотели силою оружия возвести тебя на престол Владимирский; но ты отвергнул наше предложение в надежде на собственное могущество: ищи, же покровителей, где хочешь». Удивительная милость; но варвары уже чувствовали силу Московских князей и тем дороже ценили покорность Дмитрия. В Орде находился сын Михаилов, Иван, удержанный там за 10 000 рублей, которые Михаил был должен царю. Дмитрий, желая иметь столь важный залог в своих руках, выкупил Ивана и привез с собой в Москву, где этот юный князь недолго жил в доме у митрополита; но согласно с правилами чести, был освобожден, когда отец заплатил Дмитрию назначенное количество серебра. Михаил же оставался неприятелем Великого князя: воеводы Московские, убив в Бежецке наместника Михаилова, опустошили тверские границы.

Тогда явился новый неприятель, который и не думал свергнуть Дмитрия с престола Владимирского, однако, всеми силами противоборствовал его системе единовластия, ненавистной для удельных князей: это был смелый Олег Рязанский, который ещё во времена правления Ивана Ивановича показал себя врагом Москвы. Озабоченный иными делами, Дмитрий таил свое намерение унизить гордость сего князя, и жил с ним мирно: мы видели, что рязанцы ходили даже помогать Москве, теснимой Ольгердом. Не опасаясь уже ни Литвы, ни татар, Великий князь скоро нашел причину объявить войну Олегу, неуступчивому соседу, всегда готовому спорить о неясных границах между их владениями. Воевода, Дмитрий Михайлович Волынский, с сильною московской ратью вступил на Олегову землю, и вскоре встретился с княжеским войском, не менее многочисленным, и столь уверенным в победе, с презрением смотря на своих противников. «Друзья! — говорили рязанцы между собой, — нам нужны не щиты и не копья, а только одни веревки, чтобы вязать пленников, слабых, боязливых москвичей». Рязанцы, прибавляет летописец, бывали искони горды и суровы (но суровость не есть мужество), и смиренные, набожные москвичи, ведомые искусным полководцем, побили их наголову. Олег едва ушел. Великий князь отдал Рязань Владимиру Дмитриевичу Пронскому, согласному зависеть от его верховной власти. Но на этом не кончилась история Олега: любимый народом, он скоро изгнал Владимира и снова завоевал все свои области; а Дмитрий, встревоженный иными, опаснейшими врагами, примирился с ним до времени.

Но появлялись иные опасности: медленно, но грозно восходила туча над Великим княжением от берегов Волги. Ещё Дмитрий соглашался, приносить дань моголам, однако, не хотел терпеть насилие с их стороны. Может быть вопреки слову, данное ханом, послы Мамаевы, приехав в Нижний Новгород с воинской дружиной, нагло оскорбили князя, Дмитрия Константиновича, и граждан: сей князь, исполняя, как вероятно, предписание Московского, велел народу умертвить послов, с коими находилось более тысячи Мамаевых воинов: главного из них, мурзу Сарайку, заключили в крепость с его дружиною. Прошло около года: объявили Сарайке, что он должен проститься с товарищами и что их будут содержать в разных домах. Испуганный этой вестью мурза ушел от приставов, вбежал в дом епископский, поджег его, и с помощью своих слуг держал оборону: они пустили несколько стрел и едва не ранили самого суздальского епископа, Дионисия; но скоро были все пали жертвою народной злобы.

На Руси с давних времён существовал  сан тысяцких, которые, подобно князьям, имели особенную благородную  дружину и были избираемы гражданами, согласно древнему обычаю, чтобы предводительствовать военными. Дмитрий уничтожил этот важный сан, неприятный для самовластия государей и для бояр, обязанных уступать первенство чиновнику народному. Последний московский тысяцкий, Василий Васильевич Вельяминов, усопший схимником, оставил сына, Ивана, может быть хотевшего, заступить на место отца: недовольный Великим князем, он вместе с богатым купцом Некоматом ушел к Михаилу Тверскому, и представил ему случай воспользоваться злобою Мамая на Дмитрия, чтобы отнять Владимир у Московского князя. Отправив коварного Вельяминова и Некомата к хану, Михаил сам ездил в Литву и, возвратясь в Тверь, получил из Орды грамоту на Великое княжение. Мамай обещал ему войско, Ольгерд также. Не дав им времени исполнить столь нужное обещание, легкомысленный Тверской князь объявил войну Дмитрию, послал своих наместников в Торжок и многочисленный отряд к Угличу.

Но наш Великий князь оказал поистине необыкновенную мудрость, предвидя, что он в одно, и то, же время может иметь дело и с Тверью, и с Литвою, и с монголами: гонцы его скакали из области в область; полки выступали вслед за ними. На равнинах Волока собралось войско, многочисленное, прекрасное.

Все удельные князья, или служащие Московскому князю, находились под его знаменами. Некоторые из сих князей — например: Смоленский и Брянский — не были владетельными: ибо в Смоленске господствовал Святослав, дядя Ивана Торусского, а в Брянске — сын Ольгердов.

Дмитрий, взяв Микулин, 5 августа осадил Тверь, он велел сделать два моста через Волгу и весь город окружить частоколом. Начались кровопролитные приступы. Верные Тверские жители никогда не изменяли своим князьям: постились и посещали церковные службы, пели молебны и бились с утра до вечера; гасили огонь, неприятель хотел обратить их стены в пепел, были разрушены множество тур, защищавшие осаждающих. Михайловы области были разорены московскими воеводами, города взяты, люди отведены в плен, скот истреблен, хлеб потоптан. Ни церкви, ни монастыри не уцелели, но жители города мужественно умирали на стенах, повинуясь князю и надеясь на Бога. Осада продолжалась три недели: Дмитрий с нетерпением ждал новгородцев, которые, наконец, явились в его стан, пылая ревностью отплатить Михаилу за бедствие Торжка. Видя изнеможение своих воинов от ран и голода, ободряя себя мыслью, что Ольгерд и Кестутий в крайности избавят его: литовцы действительно шли к нему в помощь, но узнав о силе Дмитриевского войска, свернули с пути. Тогда Михаилу оставалось либо умереть, либо смириться. Он выбрал последнее средство, и владыка Евфимий со всеми знатнейшими тверскими боярами пришел в стан к Дмитрию, требуя милости и спасения.

Великий князь показал умеренность, предписав Михаилу условия не тягостные, согласные с благоразумною политикою. Главные из них состояли в том, чтобы Михаил не искал Великого княжения, признав Великим князем Дмитрия, помогал Дмитрию в ратных делах и отказался от союза с Ольгердом.

Сия междоусобная война, счастливая для Великого князя, была долгое время оплакиваема в Тверских областях, разоренных без милосердия, потому что воевать значило тогда свирепствовать, жечь и грабить. Дмитрий, руководствуясь обычаями как народным уставом, не заслуживает упреков от современников, которые напротив того, славили его великодушие, так как он не захотел совершенно истребить Тверь и свергнуть Михаила с наследственного престола. Тем более летописцы называют истинных виновников сего бедствия, Ивана Вельяминова и Некомата, которые, решились через несколько лет возвратиться в Великое княжение, были всенародно казнены, для устрашения подобных им злодеев. Московский народ, долго уважая и любя отца Ивана, чиновника столь знаменитого, с горестью смотрел на казнь сего несчастного сына, прекрасного лицом, благородного вида. Казнь имела место на древнем Кучкове поле, где ныне возвышается Сретенский монастырь.

Благодаря этим двум шагам Дмитрий показал свою терпимость к врагам и умение проявлять милосердие, казнью Вельяминова и Некомата он выразил своё отношение к предателям, готовность беспощадно казнить их. Эти два качества обычно присущи честным правителям, правителям-патриотам, которые действительно заботятся о своей стране и об её жителях.

А между тем Дмитрий продолжал  активные действия. Новый поход русских  имел важнейшую цель: Великий князь на тот момент уже явный враг моголов, хотел подчинить себе Болгарию. Сыновья Дмитрия Суздальского соединились с полками московскими и приблизились к Казани. Это было в 1375 году. Казанцы встретили русских в поле: многие из них выехали на верблюдах, видом и голосом  животных испугать коней; другие надеялись произвести то же действие стуком и громом. Но видя неустрашимость наших воинов и их коней, побежали назад. Войско русское, истребив огнем села, зимовища, суда, заставило двух болгарских владетелей, Осана и Махмат-Салтана, покориться Великому князю. Они дали ему и Дмитрию Суздальскому 2000 руб, а на воинов 3000 рублей и приняли в свой город московского чиновника или таможенника, это означало, что они обязались платить дань Руси. Ободренная этим успехом, Русь готовилась к дальнейшим подвигам.

Мамай всеми силами откладывал действия против Великого князя до удобного времени, так как в Орде свирепствовала язва, однако, не упускался случай нанести вред русским. Соседи Нижегородской области, мордва, взялась указать моголам безопасный путь в ее пределах, и царевич Арапша, пришедший служить Мамаю с берегов Синего (Аральского) моря, выступил с ханскими полками. Дмитрий Суздальский послал воевод гнаться за монголами, а сам возвратился в столицу. Князь Дмитрий Константинович присоединил к ним суздальцев под начальством сына, Ивана, и другого князя, Симеона Михайловича. К несчастью, ум предводителей не соответствовал числу воинов. Князья мордовские тайно подвели Арапшу, о нем говорят летописцы, что станом он был карлик, но полон мужества, хитёр на войне и свиреп до крайности. Во время пира русских воинов Арапша с пяти сторон ударил в них, столь внезапно и быстро, что они не смогли ни изготовиться, ни соединиться, и в общем смятении бежали к реке Пьяне, устилая путь своими трупами и неся неприятеля на плечах. Погибло множество воинов и бояр: князь Симеон Михайлович был изрублен, князь Иван Дмитриевич утонул в реке, которая прославилась этим несчастьем (осуждая безрассудность воевод Дмитриевых, древние русские говорили в пословицу: за Пьяною люди пьяны).

Татары, одержав яркую победу, оставили за собой пленников и добычу, и вскоре на третий день явились к стенам Нижнего Новгорода, где царствовал ужас: никто не думал обороняться. Князь Дмитрий Константинович ушел в Суздаль, а жители спасались в лодках, гребя вверх по Волге. Неприятель умертвил абсолютно всех, кого мог захватить, сжег город и, таким образом наказав его за убийство послов Мамаевых, удалился, обременённый корыстью. Сын Дмитрия Константиновича, через несколько дней приехав на это горестное пепелище, прежде всего, старался возобновить обгорелую каменную церковь св. Спаса, чтобы похоронить в ней тело своего несчастного брата, Ивана, утонувшего в реке.

 В то же время моголы взяли нынешнюю Рязань. Князь Олег, истерзанный, обагренный кровью, едва мог спастись. Впрочем, они желали одного - грабить и жечь: приходили мгновенно, и мгновенно скрывались. Рязанская, Нижегородская области были усыпаны пеплом, в особенности берега Суры, где Арапша не оставил в целости ни одного селения. Многие бояре и купцы лишились всего имения. Видя, что собственность в тех местах ненадежна, он навсегда переехал в Москву. Чтобы довершить бедствие Нижнего Новгорода, мордовские воины по следам татар рассеялись в его уезде, но князь Борис Константинович настиг их, когда они уже возвращались с добычею, и потопил в реке Пьяне, где ещё плавали трупы русских.

Эта бесчеловечная месть снова  возбудила гнев Мамая на русских, ибо земля Мордовская находилась под властью хана. Нижний Новгород, едва восстав из пепла, вторично был взят татарами; жители спасались бегством за Волгу. Князь Дмитрий Константинович, будучи тогда в Городце, прислал объявить Мамаевым воеводам, чтобы они удовольствовались оккупированным городом и не делали зла его княжению. Они в точности исполнили данное им повеление, неистовая жажда крови и развалин: сожгли город, опустошили уезд, и, выходя из наших пределов, соединились ещё с более сильным войском, посланным от Мамая против самого Великого князя.

Дмитрий Иванович, узнав заблаговременно о замыслах неприятеля, имел время собрать полки и встретил татар в области Рязанской, на берегах Вожи. Было это в 1378 году. Ими предводительствовал Мурза Бегич. Татары решили первыми начать битву: они перешли через реку и с воплем поскакали на русских, но видя их твердость, удерживали своих коней. Они пускали стрелы и ехали вперед легкою рысью. Великий князь стоял в середине, поручив одно крыло князю Даниилу Пронскому, а другое окольничему, или ближнему княжескому чиновнику, Тимофею. По данному знаку все наше войско устремилось против неприятеля и дружным, быстрым нападением решило дело: моголы обратили тыл — бросая копья, бежали через реку. Русские кололи, рубили и топили их в Воже целыми тысячами. Несколько именитых мурз (высших слой тюркского дворянства, соответствующий русским князьям) находились в числе убитых. Ночь и густая мгла следующего утра спасла остаток Мамаевых полков. На другой день Великий князь уже тщетно искал бегущего неприятеля: он нашел только разбросанные в степях шатры, юрты, кибитки и телеги, наполненные всякими товарами. Довольный столь блестящим успехом, он возвратился в Москву. Эта победа памятна тем, что была первою, одержанною русскими над татарами с 1224 года, и не стоила им ничего, кроме труда: изменился воинственный характер Чингисханова потомства! Юный герой Дмитрий (ведь ему было 28 лет!), торжествуя победу вместе со всеми добрыми подданными, мог сказать им словами Библии: Отступило время от них: Господь же с нами.

По оценке Карла Маркса, этот бой был первым правильным сражением с монголами, в котором русскими была одержана победа. Но, предстояли битвы, крупные столкновения, длительная ожесточённая борьба, и обе стороны понимали это.

Мамай — истинный властелин Орды, во всем повелевая ханом — затрепетал от гнева, услышав о гибели своего войска. Он собрал новое, и столь быстро двинулся к Рязани, что тамошний князь, Олег, не имел времени ни ждать помощи от Великого князя, ни приготовиться к отпору, так что бежал из столицы за Оку, и предал отечество в жертву татарам. Но Мамай, удовлетворив первый порыв мести кровопролитием и разрушениями, не хотел идти далее Рязани и возвратился к берегам Волги, отложив решительный удар до иного времени.

Дмитрий успел между тем усмирить Литву. Славный Ольгерд умер в 1377 году, он был  не только христианином, но и схимником по убеждению его супруги, Иулиании, и печорского архимандрита Давида, принявший в крещении имя Александра, а в монашестве Алексия, чтобы загладить свое прежнее отступление от веры Иисусовой.

Мамай пылал яростью и нетерпением ответить Дмитрию за разбитие ханских полков на берегах Вожи, стал набирать войско для решающего сражения, которым в будущем станет именно Куликовская битва. Стоит упомянуть, что Мамай привлёк к себе в союзники Ягайло Литовского и Олега Рязанского, а Дмитрий набрал к себе в войско силы многих князей и бояр, и 8 сентября 1380 года русские и татарские войска встретились на Куликовом поле. Решающее значение в битве имел засадный полк Владимира Андреевича и Дмитрия Волынского (Боброка).

После смерти Мамая в Кафе, Тохтамыш воцарился в Орде и дружелюбно дал знать всем российским князьям, что он победил общего их врага. Но он хотел властвовать над Русью как Батый или Узбек, и на следующий год хан послал к Дмитрию царевича и с ним 700 воинов — требовать от наших князей, чтобы они, как древние подданные моголов, немедленно явились к Орде, но царевич вернулся к хану.

Однако примерно через год хан  пошёл на Москву, и Великий князь  уехал в Кострому собирать войска, оставив народ без предводителя. Народ не слушался ни бояр, ни митрополита и часто собирался на вече. В это время явился юный князь Литовский Остей, внук Ольгердов, вероятно посланный Дмитрием успокоить народ.

Сначала Тохтамыш выслал к Москве небольшой отряд на разведку, над которым насмехались наши защитники. Но на следующий день явилось огромное войско, которым предводительствовал сам хан. Безуспешно атаковав несколько дней, он решил взять коварством. На четвертый день осады неприятель изъявил желание вступить в мирные переговоры, но, когда наши послы выходили из ворот, воины Тохтамыша ворвались через открытые ворота в город и устроили там разгром.

Когда Дмитрий и Владимир Андреевич  приехали в Москву и посчитали  убитых, то их оказалось более 24000 человек. И одной из первых забот Дмитрия  было восстановление городских стен. Внутри государства Дмитрий вёл мудрую политику, так как после захвата Москвы Тохтамыш наложил на Русь ещё большую дань: Великий князь помирился с Олегом Рязанским и подчинил Новгород. Также Дмитрий помирился с Литвой, уже христианской державой, видя в ней грозного противника.

Примирение державных братьев  оказалось истинным государственным торжеством. Народ веселился, не представляя, что может произойти несчастье, которому суждено было произойти столь скоро и внезапно. Дмитрию едва исполнилось сорок лет: его необыкновенная привлекательность, мужество, густые чёрные волосы и борода, светлые огненные глаза, изображали внутреннюю крепость, ручаясь за долголетие. Вдруг, к общему ужасу, разнеслась весть о тяжкой болезни Великого князя. Для успокоения народа было сказано, что опасность её миновала, но Дмитрий, не обольщая себя надеждой, призвал игуменов Сергия и Севастьяна вместе с девятью главными боярами и велел писать духовное завещание. Объявив Василия наследником Великокняжеского достоинства, он каждому из сыновей дал особенные уделы.

Несколько дней бояре и граждане утешались мнимым выздоровлением любимого государя. В это время его супруга родила шестого сына, Константина. Но скоро болезнь усилилась, и Великий князь, чувствуя свой конец, пожелал видеть супругу, все еще слабую от родов. Проявив удивительную твёрдость, он долго говорил с ней и с детьми, приказывал им быть во всём ей послушными и действовать единодушно, любить отечество и верных слуг его. Бояре безмолвно стояли вдали; Дмитрий велел им приблизиться и сказал: "Вам, свидетелям моего рождения и младенчества, известна моя душа. С вами я царствовал и побеждал врагов для счастья Руси; с вами я веселился в благоденствии и скорбел в благополучии; любил вас искренне и награждал по достоинству; не касался ни чести, ни вашей собственности, боясь одним грубым словом обидеть вас; вы были не боярами, но князьями земли Русской. Теперь вспомните, что мне всегда говорили: умрём за тебя и детей твоих. Верно служите моей супруге и юным сыновьям: делите с ними радость и бедствия". Представив им семнадцатилетнего Василия Дмитриевича как будущего государя, он благословил его и избрал ему девять советников из опытных вельмож. И после этого Великий князь обнял Евдокию, каждого из сыновей и бояр, и сказал: Бог мира да будет с вами!; сложил руки на груди и скончался. На другой день Дмитрия погребли в церкви Архангела Михаила.

Этим и кончается жизнь Донского героя, человека, который искренне любил свою родину, и исполнил ради неё все. Трудно недооценить его вклад в судьбу русского народа. Он хоть и не скинул тяжёлое, ненавистное монголо-татарское иго с его многострадальной шеи, но значительно облегчил его. Одним из ярчайших доказательств этому служит то, что он передал Великокняжеский престол сыну Василию, не спросив на то разрешения у хана. Кроме борьбы с монголами, Дмитрий многое уравновесил и успокоил внутри государства: потушил амбиции Тверского князя, и вместе с захватом Твери, помирился с ним; захватил Казань; примирился с Литвой. Кроме Мономаха и Александра Невского, никто из потомков Ярослава Великого не пользовался таким уважением, никто не был столь любим народом и боярами, как Дмитрий; поэтому после его смерти нельзя было, по сказанию летописцев, изобразить глубокую душевную скорбь нашего народа.