Крещение Руси. 33

Министерство образования  и науки Российской Федерации

Тверской государственный  технический университет

Кафедра истории и политологии

Тема: «Крещение Руси»

 Работу выполнил:

 студент I курса энергетического факультета

заочного отделения

Андреев Павел Владимирович

                                                                     Работу проверил:                                   Попова Светлана Юрьевна

Тверь 2010

Оглавление

Введение.

Русская православная церковь  издавна считает себя наследницей византийского православия, но также издавна ее трактовку оспаривают папская курия и униаты. В сентябре 1969 года на окраине Рима открыли построенный на средства Ватикана Софийский собор – уменьшенную копию собора в Киеве. Инсценировка  символизировала главную идею униатов: Киевская церковь изначально подчинялась Риму. История христианства и, в частности, крещение Руси – темы неизменно актуальные. Разные церкви претендуют на участие в событиях тысячелетней давности, стремясь таким путем упрочить и нынешнее положение. Смена верований в крупнейшем государстве средневековья, естественно, привлекает внимание и светских историков, поскольку религия в древних обществах неразрывно связана с культурой и необходима тончайшая операция, дабы с предрассудками не выбросить на свалку многовековой культурно-социальный и хозяйственный опыт. Эта тема привлекла и мое внимание. Меня заинтересовал вопрос: «Что дало Руси христианство?». Такого рода вопросы всегда не просты, поскольку учитывать надо не только приобретения, но и потери. Папа Иоанн-Павел II явно не договаривал, когда оправдывал «увлечения» насильственными акциями церкви в деле искоренения язычества. Там, где христианизация проводилась насильственно, она для большинства обращенных означала порабощение. Поэтому особенно важно оценить, как именно проходила христианизация, в каком виде христианство выступало и каковы были последствия его принятия.

Глава I. Как осуществлялось «Крещение Руси»

1.1   Русь на пороге «Крещения»

Верования восточных славян IX-X столетий  представляли  собой сложное

переплетение религиозных представлений,  человек поклонялся силам природы: воде, огню и землею. Поклоняясь, воде он  верил  в

ее живительную  силу, связывал плодородность земли с дождем, посланым  небом.

Представления  про  земной  огонь  издавна  связывали  с  огнем  небесным  –

солнцем, что  дает тепло и свет. Верили в очищающую  силу  огня  –  отсюда  и

обычай прыгать  через огонь в ночь Ивана-Купалы. С превращением земледелия  в

основной вид  хозяйства и с изменением в связи с этим  социальных  отношений,

человек чаще стал олицетворять те явления природы,  с  которыми  был  связан

быт землероба. Земледельческий культ ярко отразился  в  праздниках  в  честь

солнечного  бога.

Существует  два  различных  мнения  о   состоянии   духовной   культуры

славянских  народов нашей страны. В первом, крещение  киевлян рассматривается

современными  церковными   авторами   как   начало   культурного   прогресса

древнерусского  общества,  —  прогресса,  сводящегося  к  простому  усвоению

византийских  эталонов культуры нашими предками, якобы  не имевшими  за  душой

ничего, кроме  природной гениальности, понимаемой как способность к  быстрому

и глубокому  усвоению  готовых  культурных  форм.  С  другой  стороны,  более

глубокий анализ  культурного наследия   нашей страны  показывает,  что ко

времени принятия христианства русское  искусство  находилось  на  достаточно

высокой ступени  развития. Более тысячи лет  русскому  народному  творчеству,

русской  письменности,  литературе,   живописи,   архитектуре,   скульптуре,

музыке.  Между  тем   усвоение   и   творческое   переосмысление   элементов

византийской   культуры,   попавших   на   Русь   в   ходе    христианизации

древнерусского  общества (христианство  в  данном  случае  выступало  в  роли

простого передатчика  этих элементов), стали возможными только потому, что  в

дохристианской  Руси не было какого-то  культурного  вакуума,  а  существовал

достаточно  высокий уровень развития духовной культуры. Таким образом, христианство входит в общественную жизнь Киевской Руси как мощный идеологический фактор не в догосударственный период ее истории, а лишь тогда, когда Древнерусская держава просуществовала уже более века, политически окрепла и заявила о себе всему миру как могучая сила, с которой должны были считаться соседние государства, вплоть до императорской Византии. Поэтому утверждение идеологов церкви о том, будто с принятия христианства князем Владимиром и его подданными начинается русская государственность, является искажением исторической правды. Христианизация Древней Руси, начатая киевским князем Владимиром, не создала русскую государственность, а только укрепила и развила ее. Это было не начало процесса, а его продолжение, внесшее в государственную жизнь Древнерусской державы очень много нового, поднявшее ее на более высокий уровень и тем не менее лиши развившее уже существовавшие державные начала.

  1.2 Предопределение или социальная обусловленность?

1.2.1 Предпосылки христианизации  Древней Руси в летописных  рассказах.

Имеются два летописных рассказа о предпосылках христианизации Древней Руси. Первый из низ связывает появление и распространение христианства на территории Древнерусского государства с миссионерской деятельностью апостола Андрея Первозванного, а второй объявляет «крещение Руси» следствием сознательного выбора новой веры киевским князем Владимиром Святославичем.

В «Повести временных лет» говорится  о том, что апостол Андрей занимался  миссионерской деятельностью на берегах Черного моря, называвшегося  тогда Русским. Предоставим слово самому летописцу: «Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, он узнал, что недалеко от Корсуни – устье Днепра, и захотел отправиться в Рим и проплыл в устье днепровское и оттуда оправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним ученикам: Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать божия, будет великий город и воздвигнет бог много церквей». И взошел на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и отправился по Днепру вверх. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивлялся им. И отправился в страну варягов, и пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: «Удивительное видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные и разожгут их до красна, и разденутся, и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя молодые прутья, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва слезут, еле живые, и тогда обольются водою студеною, и только так оживут. И делают это всякий день, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и это совершают омовенье себе, а не мученье». Те, кто слышал об этом, удивлялись; Андрей же, побыв в Риме, пришел в Синоп»¹

Ни фактической, ни документальной основы это летописное повествование  не имело, так как ни во время написания  «Повести временных лет», ни сейчас нет никаких данных о таком  путешествии апостола Андрея. Поэтому историческая наука давно отнесла летописный рассказ о посещении Андреем киевских и новгородских земель в разряд легенд. «Несообразность» летописного сказания о путешествии Андрея в пределы нашей страны профессор Московской духовной академии Е.Е.Голубинский усматривал в том , что оно, во-первых, «заставляет апостола идти путем, который не только в 50 раз длиннее обыкновенного, но который в его время был совершенно неизвестен», а во-вторых, направляет его в «неведомую пустыню», где он «не мог иметь никакой надежды утвердить сколько-нибудь прочным образом христианство». «Для чего же, - иронизирует Е.Е. Голубинский, - предпринимал бы он в нее путешествие? Не для того же в самом деле, чтобы ставить кресты на необитаемых горах или наблюдать такие обычаи, как паренье в банях»² . Церковные историки считали, что летописный рассказ о посещении киевской и новгородской земель апостолом Андреем понадобился религиозным и государственным деятелям Древней Руси для того, чтобы с его помощью отстоять идею независимости русской православной церкви от византийской.

Такой же легендарный характер носит  летописное повествование об «испытании вер» князем киевским Владимиром Святославичем. Согласно этому повествованию, крещению киевлян предшествовала следующая процедура. Прежде чем принять византийский вариант христианства, Владимир выслушал приверженцев различных религий: иудаизма, ислама и христианства. Затем он направил своих послов в те страны, где эти религии утвердились. Выполнив задание великого князя, послы возвратились в Киев и сообщили следующее Владимиру и его окружению: «Ходили де к болгарам, смотрели как они молятся в храме, т.е. в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в греческую землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве». Сказали же  бояре: «Если был плох был закон греческий, то не приняла бы его баба твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?». Они же сказали: «Где тебе любо».³

Идеологическая цель этого летописного  рассказа не вызывает сомнений. Он понадобился  летописцу для того, чтобы доказать: Древняя Русь приняла в качестве государственной религии не первую подвернувшуюся веру, а «веру истинную», сознательно выбранную на основании самого тщательного предварительного рассмотрения и испытания.

Эти легенды, их мистификация очень  часто идеологи современного русского православия используют для того, чтобы представить начальный  этап «крещения Руси» событием не просто значительным, а чрезвычайным, экстраординарным, выходящим за рамки чисто земных явлений. Между тем исторической наукой давно и убедительно доказано, что ничего не только мистического, но и чрезвычайного христианизация Киевской Руси в себе не содержала и не являлась чем-то исключительным, а тем более уникальным. Это был один из моментов – важный, серьезный, но не определяющий – процесса феодализации древнерусского общества, переросшего к Х веку узкие рамки первобытнообщинного строя. Приобщение киевлян к новой религии знаменовало собой начало утверждения в древнерусском обществе классовой идеологии, которая оправдывала, защищала и стимулировала становление и развитие феодальных отношений. Через этот процесс прошли почти все народы, и всюду он сопровождался переходом к новой идеологии, которая в условиях феодального строя могла быть и действительно была только религиозной.

1.2.2  Складывание феодального  строя. Необходимость радикальной религиозной реформы.

Два столетия, непосредственно предшествовавшие акции великого киевского князя Владимира Святославича, были переломными в истории Древней Руси. Процесс разложения первобытнообщинного строя набирал темпы, вызывая к жизни явления, характерные для классового общества. Развитие производительных сил вело к появлению прибавочного продукта, накапливавшегося в руках родоплеменной знати и становившегося частной собственностью. Возникало имущественное неравенство, приводившее к поляризации социальных групп. Знать присваивала себе львиную долю военной добычи, обращала пленных в рабов, которых либо эксплуатировали, либо продавали на невольничьих рынках – главным образом в Византии. Часть земледельцев, разоренных военными набегами или ставших жертвами недорода, также попадала в зависимость от знати, которая подвергала их эксплуатации. Появились богатые и бедные, угнетатели и угнетенные, свободные и зависимые, что вело к социальному расслоению и формированию антагонических классов. Эксплуататоры нуждались в такой общественной структуре, которая закрепляла бы их привилегированное положение и давала им власть над эксплуатируемыми. Носителем такой власти, сконцентрированной в руках социальных верхов, становилось формировавшееся Древнерусское государство.

Складывавшийся феодальный строй  нуждался в феодальной идеологии, которая  оправдывала бы социальное расслоение общества, эксплуатацию человека человеком, угнетение княжеско-боярской верхушкой челяди и смердов, примиряла бы последних с социальным гнетом и оправдывала их в глазах насилие государственной власти. Такой идеологией могла быть не только религия, сложившаяся в классовом обществе, приспособившаяся к освящению его и оправданию и имеющая космополитический характер, то есть пригодная для любой этнической группы, включаемой в государство. В то время имелись две религии, полностью отвечавшие этим требованиям: христианство и ислам. Был еще иудаизм, но он являлся религией этнически замкнутой группы и не получил такого распространения, как две предыдущие. Однако ислам исповедовался в странах, находившихся далеко от центра Киевского государства и вне сферы его активной внешнеполитической деятельности. Зато христианство прочно утвердилось не только в Византии, с которой Древняя Русь давно поддерживала постоянные контакты и куда пролегал через Киевскую землю важный торговый путь «из варяг в греки», но и в соседних с Древнерусским государством европейских странах, ранее прошедших период становления и развития феодальных отношений. Как религия, освящавшая авторитетом бога феодальные отношения, христианство вызвало интерес у княжеско-боярской верхушки Киевского государства, сталкивавшейся с данной конфессией в процессе торговли с христианскими странами, в ходе военных конфликтов или дипломатических отношений. Со своей стороны и оба христианских центра (Византия и Рим) проявляли заинтересованность в насаждении христианства на русской земле, чтобы вовлечь Древнерусское государство в сферу собственных интересов, подчинить его своему политическому и идеологическому влиянию.

Княжеско-боярская верхушка Киевской Руси, присматриваясь к христианству и частично приобщаясь к нему, все больше убеждалась в пригодности христианской религии для выполнения их социально-политического заказа – удержания челяди и смердов в повиновении, укрепления государственной власти и углубления контактов с внешним, преимущественно христианским, если говорить о западных рубежах Древнерусского государства, миром. К тому времени, когда к власти в Киеве пришел один из сыновей Святослава – Владимир, социальные верхи древнерусского государства уже не только ощутили потребность в новой религиозной идеологии, но и получили достаточно полное представление о христианстве как идеологической опоре феодального строя. Поэтому Владимиру, нуждавшемуся в идеологии, которая оправдывала бы проводившуюся им политику укрепления могущественного феодального государства, понадобилось немного времени, чтобы осознать необходимость христианизации Киевской Руси.

Летопись сообщает, что первоначально  Владимир намеревался использовать в качестве государственной идеологии  реформированное и централизованное язычество. «И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей»⁴. То же было сделано дядей Владимира – Добрыней в Новгороде: «И придя в Новгород, Добрыня поставил кумира над рекою Волховом, и приносили ему жертвы новгородцы как богу»⁵. Некоторые полагают, что Владимир поступил так в пику свергнутому им Ярополку. Последний якобы благоволил к христианам, что было не по нраву языческой части дружины и язычникам-киевлянам, которые будто бы из-за этого не оказали своему князю должной поддержки в его борьбе за киевский престол и быстро переметнулись на сторону пришедшего из Новгорода убежденного язычника Владимира. Таким образом, опора на язычество понадобилась, согласно данной версии, для утверждения Владимиром своего статуса великого князя киевского.

Но, утвердившись на великокняжеском  престоле и продолжив усилия своих предшественников по укреплению внутренней прочности и внешнего могущества Древнерусского государства, князь Владимир понял, что традиционные славянские верования – опора ненадежная, а поэтому нужна радикальная религиозная реформа. И ему самому, и его ближайшему окружению становилось все очевиднее, что пантеон языческих богов, явившийся религиозным отражением условий жизни доклассового общества с его общинно-племенной организацией, не мог быть приспособлен для обслуживания идеологических потребностей формировавшегося феодального строя и сложившегося феодального государства. Не способствовал он и повышению международного престижа Древнерусского государства, которое могло диктовать свои условия даже могущественной Византийской империи и в экономическом и политическом отношениях не уступало соседним державам, но тем не менее воспринималось последними как неполноценное, второразрядное – «варварское», «языческое».

Поэтому и сам киевский князь  и княжеско-боярская верхушка Киевской Руси были поставлены перед необходимостью более радикальной идеологической перестройки, чем реформа язычества, - необходимостью, вызванной социальными потребностями складывавшегося феодального уклада общественной и государственной жизни, а не жаждой «истинной веры», как утверждают церковные историки и современные богословы. Эта-то необходимость и заставила социальные верхи Древнерусского государства приступить к организованной замене язычества христианством – именно христианством, а не какой-либо другой религией.

1.2.3 События на международной  арене

Принятие христианства Древней  Русью было результатом не только внутренних причин, но и общеевропейских  событий, происходивших на международной  арене. Рим и Константинополь  как два конкурирующих центра христианства жили своей, порою обособленной жизнью. Социально-экономическое и политическое развитие Византии и Запада часто шло разными путями. Существенные различия наметились между восточной (православной) и западной (католической) церквами. Номинальное церковное единство признавалось и Римом и Константинополем, но фактически в течение столетий между папским престолом и Константинопольской патриархией шла никогда не затухавшая то подспудная, то открытая борьба за религиозное и политическое главенство. Эта борьба изобиловала драматическими коллизиями, страстной догматической полемикой между различными направлениями богословско-философской мысли. Между восточной и западной церквами возникли значительные расхождения как социально-политического, так и догматического и обрядового характера. Эти расхождения, разумеется, во многом отражали различия в общественной структуре и идейной жизни Византии и Запада. Православная церковь Византии, существовавшая в условиях централизованного государства, не являлась носительницей универсалистских тенденций, подобно папству на Западе, а наоборот, проповедовала единение церкви и государства.

Рим и Константинополь постоянно  спорили из-за первенства в христианском мире. Рим считал сферой своего влияния  Западную Европу, Константинополь –  Восточную Европу и Балканы. Борьба между двумя столицами мира, начавшись в IX веке, привела в XI веке к разделению церквей. Борьба между ними за сферы влияния решалась реальным соотношением сил. Сохранив за собой Балканы, Константинополь пытался удержать территорию западных славян и Венгрию. Однако в этих странах Рим оказался сильнее. Константинополь попал в трудное положение, увязнув на Востоке, откуда ему постоянно грозила опасность, сначала со стороны арабов, потом – тюркских народов. В Моравии Кирилл и Мефодий добились было известных успехов, но затем христианство потерпело там поражение. Таким же исход борьбы был в Польше и Венгрии. Константинополь отступал.⁶

Оставалась самая крупная славянская страна – Киевская Русь. Она была последним рубежом, где скрестились  духовные мечи Рима и Константинополя. Княжеская власть в Киеве пыталась лавировать между ними. Христианство стало распространятся в киевской Руси задолго до крещения. Влияние католической религии проникало и сюда. Отзвуком этого служат, в частности, жития, переведенные с латинского и имевшие хождение в русской литературе, - Бенедикта Нурсийского, Анастасии Римлянки, популярного на Западе святого Витта и др. пример княгини Ольги, ведшей переговоры о принятии христианства как с Константинополем, так и с Римом и обратившейся за присылкой католического духовенства к германскому королю Оттону I, показывает, что до Киева дотягивались руки как «первого», так и «второго Рима». Одной из причин, заставивших княгиню Ольгу обратиться к католическому Западу, была неудача переговоров с византийским императором Константином VII Багрянородным во время ее поездки в Константинополь в 957 году. Вряд ли следует сомневаться в том, что эта миссия была предпринята княгиней-язычницей, еще до принятия Ольгой христианства.

Но, в отличие от полабских и западных славян, в Киеве чаша весов склонилась в пользу православия. Борьба Рима и Константинополя в киевской Руси протекала в иных условиях, чем в других славянских землях. На западе Рим нашел союзника в лице германских феодалов и местной знати. Киевская Русь к моменту принятия христианства была уже могущественным государством, с большим числом городов, развитыми ремеслами и торговлей. Иностранные купцы и дипломаты называли ее «страной городов». Внушительными были и военные силы киевских правителей.

Один из древнейших и красивейших  городов Европы – стольный град Киев занимал выдающееся место среди  других городских центров древнерусского государства, да и всей Восточной  Европы. Киев оправдывал свое летописное название «матери городов русских». Это был экономический и политический центр Древней Руси. Исключительно благоприятное географическое и военно-стратегическое положение Киева, расположенного на высоких днепровских кручах, обеспечивало ему господство на водных путях, соединявших юг и север, и открывало доступ к Черному и Азовскому морям и таким богатым странам, как Византия, Дунайская Болгария, Крым и Хазария.

1.2.4 Выбор ориентации: Рим или Византия?

Христианизацию Киевской Руси можно  было осуществить либо с ориентацией  на Рим, либо при посредстве Византии. Надо было выбирать, и выбор этот мог осуществить только сам киевский князь как глава могущественного Древнерусского государства. Но поступить следовало так, чтобы не лишиться опоры внутри страны и избежать угрозы внешней политической зависимости. Между тем ситуация в то время была сложной (особенно международная), и сложность эта носила не столько религиозно-церковный, сколько социально-политический характер.

Рим к концу X века еще не порвал с Константинополем, и западная модификация в вероисповедном отношении мало чем отличалась от восточной. Серьезней были различия языческого характера. Римская церковь признавала богослужебным языком только латынь, тогда как константинопольская допускала возможность использования для культовых целей не только греческого языка, но и местных. Самым существенным различием был взаимоисключающий подход Рима и Константинополя к проблеме взаимоотношения церкви и государства. Папа римский требовал полного подчинения себе королей и императоров христианских государств, принимавших крещение от Рима, и тем самым возвышался над ними  не только в религиозном отношении, но и в политическом. Что же касается патриарха константинопольского, то он был всего лишь высшим церковным чиновником Византийской империи, который признавал свою полную зависимость от императорской власти и ставил церковь на службу императору. Следовательно, в случае ориентации на Рим киевский князь должен был примириться с идеей главенства папы римского и согласиться на прямую зависимость от последнего не только создавшейся церковной организации, но и самой государственной власти. Это сделало бы Киевскую Русь объектом религиозно-политической экспансии Рима – прецедентов такого рода в Х веке уже более чем достаточно. Такое положение не отвечало интересам Древнерусского государства и не могло устроить ни самого Владимира, ни его ближайшее окружение, а значит, делало нежелательным принятие христианства при посредстве римского первосвященника.

Совершенно иная ситуация складывалась в случае крещения Руси при посредстве Византии и по константинопольскому образцу. Согласно византийской традиции новообразованная церковь должна была включиться в структуру Древнерусского государства и признать власть киевского князя как богоустановленное начало, которому должны повиноваться все – в том числе и церковная иерархия. К тому же в рассматриваемое время византийский император Василий II, управлявший вместе с братом Константином IX, остро нуждался в помощи Владимира для подавления восстания своего полководца Варды Фоки. Поэтому предложение о «крещении Руси» по византийскому обряду (равно как и обещание выдать за князя сестру императоров Анну) должно было восприниматься не как оказание милости «язычнику», а как благодарность могущественному государю мощной соседней державы за оказанную им важную услугу.

Именно так Владимир это предложение  и воспринял. Когда же после подавления мятежа императоры замешкались с  выполнением условий предварительного договора, Владимир напомнил им о своей силе и могуществе. В наказание своего союзника он захватил в 988 году византийскую крепость в Крыму Херсонес Таврический (Корсунь) и возвратил ее лишь в качестве выкупа за прибывшую из Константинополя невесту – принцессу Анну. Князь сам принимает в Корсуни христианство от византийцев и, взяв с собою византийское духовенство, возвращается в Киев с намерением обратить в новую веру своих подданных.

1.3 «Путята крестил  мечом, а Добрыня огнем»

«Повесть временных лет утверждает, что сам Владимир крестился в захваченной им Корсуни. А в труде монаха Иакова «Память и похвала Владимиру» говорится, что город Корсунь был взят Владимиром на третий год после крещения. На этом основании многие исследователи и некоторые церковные историки считали Корсунскую версию начала христианизации Древней Руси недостоверной. Однако и сторонники и противники этой версии сходятся на том, что реальным началом «крещения Руси» следует считать не корсунское событие, то есть крещение самого князя, а обращение в новую веру киевлян, предпринятое Владимиром уже после взятия Корсуни и возвращения этого города византийцам. Не содержат древнерусские источники и сколько-нибудь детализированного описания самого процесса принятия христианства киевлянами. «Повесть временных лет» сообщает об этом моменте предельно кратко: отдав Корсунь византийцам, Владимир вернулся в Киев. И когда пришел, повелел опрокинуть идолы, - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву извозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами…Вчера  еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр…Затем послал Владимир по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый или бедный, или нищий, или раб – да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы это князь наш и бояре». На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ».⁷

Еще лаконичнее описал крещение киевлян  автор «Слова о законе и благодати» митрополит Илларион: крестившись сам, Владимир «заповеда по всей земли своей креститися <…> и все быти крестьяном, малыим и великиим, рабом и свободным, юным и старым, богатым и убогим; и не бысть ни одного же противящася благочестному его повелению, да аще кто и не любовию, но страхом повелевшего крещахуся, понеже бе благоверие его с властию сопряжено»⁸. Из этих повествований, сообщающих о далеко не однозначном отношении киевлян к намерениям и действиям своего князя, современные церковные авторы вырывают лишь фразы о том, что «с радостью пошли люди», «не бысть ни единого же противящася», и заявляют, будто крещение жителей Киева прошло при всеобщем ликовании, не вызвав ни у кого не только противодействия, но и недовольствия. Утверждения такого рода явно расходятся с исторической правдой и тем не менее они повторяются нынешними поборниками русского православия из года в год. Идеологов русской церкви заботит в данном случае не верность исторической правде, а необходимость отстоять очень важный для них тезис о богооткровенности христианства и промыслительности процесса утверждения данной религии на Руси. Отсюда их заведомая тенденциозность в освещении начального момента христианизации древнерусского общества. Им надо во что бы то ни стало представить христианство как социально нейтральную идеологию, одинаково приемлемую для всех сословий и групп Древней Руси, а утверждение этой религии в нашей стране – как чисто мистическую акцию общечеловеческого характера, в осуществлении которой будто были заинтересованы в равной мере и княжеско-боярская верхушка и широкие народные массы. Между тем стоит лишь повнимательнее вчитаться в древнерусские тексты, и картина окажется совсем не такой идиллической, какой изображают ее на страницах современных изданий русской православной церкви. Как не идеализировали авторы этих текстов процесс обращения в новую веру киевлян, они все же были вынуждены признать, что крещение жителей Киева не обошлось без угроз и принуждения со стороны княжеской власти. Нежелавшим креститься прямо заявляли, что их будут рассматривать как противников князя, а поэтому какая-то часть киевлян оказалась в водах днепровских отнюдь не по  доброй воле – «не любовию, но страхом».