Ирина Эланс
Записки иностранцев о России первой половины ХIX в. как исторический источник
| Page 1 |
План работы……………………………………..........
Введение…………………………………………………………
Глава 1. Иностранцы в России первой четверти XIX ..……….....................5
1.1. Мадам де Сталь и ее современники…………………...........
1.2. Дневники и воспоминания участников наполеоновского похода 1812
г.………………………………………………………..………….
Глава 2. Записки иностранцев времени правления Николая I..................18
2.1. Астольф де Кюстин………………………………………...……....
2.2. «Воспоминания» полковника Гагерна и «заметки» барона де
Баранта………..….................
Заключение……………………………………………………
Список источников и литературы……………….…………………………...
1
| Page 2 |
Введение
Тема данной работы: «Записки иностранцев о России первой половины
ХIX в. как исторический источник». Обьектом являются записки иностранцев
о России первой половины ХIX в. Предметом — Россия глазами
иностранных путешественников первой половины ХIX в.
С Россией первой половины XIX в. европейцы знакомились, главным
образом, по путевым запискам Жермен де Сталь Dix anne-acutees d'exil
(Десятилетнее изгнание, 1821) и Астольфа де Кюстина La Russie en 1839
(Россия в 1839 году, 1843). Их значение немаловажно: в них впервые
иностранному читателю открывалась широкая картина жизни России первой
половины XIX в.
В начале XIX в. представление Европы о России было самое темное, оно
складывалось большей частью из разного рода отрицательных мнений,
фантастических слухов и легенд, в целом составивших своеобразный
негативный миф о России. В книге Жозефа де Местра Les Soire-acutees de
Saint-Pe-acutetersbourg (Санкт-Петербургские вечера (1821) детали русской
жизни практически отсутствуют (что диктуется жанром беседы на
религиозно-философские темы). Автобиографические произведения Сегюра,
Жомини,
Сен-Сира
и
других
военных
специалистов
создавали
специфическую картину: перед читателем возникала увиденная лишь в
ракурсе войны Россия времен наполеоновской кампании. Русскому народу, по
словам Пушкина, «вечному предмету невежественной клеветы писателей
иностранных», доставались либо вымышленные, либо неточные или
негативные характеристики. Чтобы преодолеть привычные штампы, от
писателей требовалась изрядная творческая энергия, первыми ее проявила
Жермен де Сталь.
Книга Десятилетнее изгнание пронизана симпатией и уважением к
русскому народу, с которым писательница связывала надежды на разгром
Наполеона. Ее положение чрезвычайно сложное: патриотка Франции, она
жаждет поражения французских войск. Враждебность к гонителю Бонапарту
определила во многом страстность ее путевых записок.
Произведение Астольфа де Кюстина было не столь позитивно настроена по
отношению к России. Она в противовес де Сталь подвергает разгромной
критики практически все аспекты русской действительности того времени.
Конечно не без оснований. Но все же Кюстин показывает лишь негативные
стороны царства Николая I.
При описании путевых записок, ориентированных на постижение
политической и социальной жизни страны, обычно небезынтересно
выяснение позиции автора. Два создателя «русских» путевых записок -
мыслители разных взглядов. Примечательно, что, принадлежа к
противоположным политическим лагерям, де Сталь и Кюстин, оказавшись в
России, во многом как бы сошлись во мнениях. Таково парадоксальное
свойство самодержавной власти России: сближать путешественников-
2
| Page 3 |
европейцев противоположных взглядов и превращать их в либералов. Для де
Сталь, создательницы (наряду с Б. Констаном) французской либеральной
партии, убежденной поклонницы конституционной монархии английского
типа, такая позиция естественна. Для нее неприемлемо крепостничество и
отсутствие либеральных свобод в России. Возлагая надежды на Александра,
как на просвещенного государя, которому, на ее взгляд, под силу провести
необходимые реформы, она все же подвергает политическое устройство
России принципиальной критике. Однако, избегая резких выражений, она
всякий раз стремится уравновесить критику умеренной похвалой (напр.: «В
гражданском отношении внутреннее управление в России страдает большими
недостатками. Этой нации свойственны энергия и величие, но порядка и
просвещения все еще не хватает»). Позднее деликатность писательницы
отметит Пушкин: «Исполняя долг благородного сердца, она говорит об нас с
уважением и скромностию, с полнотою душевною хвалит, порицает
осторожно, не вынося сора из избы».
Позиция Кюстина принципиально иная. Консерватор-монархист, в России
он становится как бы прогрессистом, и эта роль для него не вполне
естественна. Примечательно, что он сам отлично осознает свою
непоследовательность: «... в России я рассуждаю как парижский радикал,
отчего отнюдь не становлюсь меньше закоренелым аристократом в Париже».
Еще любопытней, что в оправдание такой позиции он апеллирует к Жермен
де Сталь, напоминая ее bon mot: «... во Франции ты всегда одновременно и
якобинец и ультра, в зависимости от того, кто на тебя смотрит». Упоминая ее
имя, он как бы ставит себя с ней в один ряд, а само «словцо» к нему имеет
еще меньшее отношение: диссидент в своей или чужой стране - некоторая
разница. Через 16 лет в предисловии к своей книги Кюстин напишет, что три
года не мог решиться на ее публикацию, но авторы путевых записок оставили
о России так много незаслуженных «преувеличенных похвал», что он счел
себя обязанным «сказать правду».
1
Но для того, чтобы начать повествование данной работы, следует
охарактеризовать изучаемый отрезок времени, о котором пойдет речь. Автор
книги «Россия первой половины ХIX в. глазами иностранцев» — Ю. А.
Лимонов так описывает этот период: «Россия первой половины ХIX в.
привлекала взоры всего мира. Ей посвящено большое количество зарубежных
мемуаров, путевых дневников, сочинений по истории, политике, экономике.
Подобный интерес можно объяснить тем, что авторитет России — один из
решающих факторов международной политики, прежде всего европейской.
Роль России в «европейском доме» огромна. От ее политики зависят
стабильность, мир, процветание и в конечном итоге существование самой
политической системы государств Европы. Начало ХIX в. ознаменовалось
становлением нового периода развития, прогрессом мировой цивилизации и
1
. Вольперт Л.И. Пушкин и Aнсело [Электронный ресурс] // Россия-Запад: [сайт]. – URL: http://russia-
west.ru/viewtopic.php?id=812. Дата обращения: 14.12.2012.
3
| Page 4 |
культуры, изменением психологии и образа жизни человека. Но эта эпоха
дала человечеству и страшные примеры военной агрессии, тотальной войны
против целых народов, массового уничтожения мирного населения, цветущих
городов, памятников культуры. Она же продемонстрировала классические
образцы политического и идеологического волюнтаризма, возведенного в
абсолют, когда желание и воля одного человека, даже независимо от
поддержки той или иной социальной группы, становятся законом для
десятков миллионов других. Наглядное тому подтверждение —
наполеоновская эпопея».
2
2.
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. // Россия первой половины XIX в.
глазами иностранцев. Л., 1991. - С. 3.
4
| Page 5 |
Глава 1. Иностранцы в России первой четверти XIX в.
1.1. Мадам де Сталь и ее современники
Бурные события во Франции в конце XVIII и начале XIX веков поставили
нашу страну перед необходимостью осмысления новой реальности и в том
числе своего окружения. Великая Французская революция, а затем приход к
власти Наполеона отразились не только на всей Европе, но и на России.
В 1799–1800 г. в Россию приезжает Жан–Франсуа Жоржель. Его дневники
написаны еще в стиле, традиционном для XVIII века, но призваны
представить современную русскую историю постреволюционной Франции.
В 1808–1809 гг. по Южной России совершает путешествие Мари Гутри. В
мемуарах подробно описаны города Крыма – Симферополь, Бахчисарай,
Севастополь, быт крымских татар. Далее путешественница отправляется в
Одессу, Таганрог, Черкесск, Ростов, подробно описывая историю и быт этих
городов, жизнь караимов, греков, донских и кубанских казаков.
В 1807 г., когда Александр I и Наполеон заключают Тильзитский мир, в
Россию прибыл посол Франции Арман–Огюстен Луи де Коленкур. Здесь он
пробыл до начала русско–французской войны, в которой он непосредственно
участвовал. Коленкур многократно предупреждал Наполеона об опасности
русской кампании, именно с ним вдвоем бежал Наполеон из России,
называясь по дороге – в целях безопасности – его именем. Времени 1808–
1811 гг. посвящены «Записные книжки Армана де Коленкура. Это краткие
записи, отражающие повседневные события, большинство из них начинается
со слов «говорят», предназначались эти записи для Наполеона, то есть были
своеобразным отчетом о шпионаже. Шпионаж этот преследовал цель
воспроизведения настроения в России и был отражением событий
петербургской жизни, отношения русского двора к политике Наполеона,
отношения к планам Наполеона о бракосочетании с великой княжной
Екатериной Павловной, а позже – слухов о подготовке Франции к войне с
Россией, порядков в русской армии, перемещения по службе в министерствах
и посольствах.
Такое вступление служит созданию спокойного, умиротворенного
состояния, настроения, настраивающего на философские беседы, которым и
посвящена книга. Примечательно, что именно Санкт–Петербург де Местр
выбирает как убежище спокойствия, гармонии и разума. Противник
революции, философ принимает существующие в России порядки и даже
крепостное право. В своем письме к графу Н. П. Румянцеву в 1911 г. он
пишет: «Дадим свободу мысли тридцати шести миллионам людей такого
закала, каковы русские и – я не устану это повторять – в то же самое
мгновение во всей России вспыхнет пожар, который сожжет ее дотла».
Впрочем, такие утверждения де Местра не стоит рассматривать как
реакционные, скорее это его стремление учитывать реальное положение
вещей. Его замечания о России, русском характере весьма порою язвительны.
В 1812 г. он пишет о порядках в России графу де Фрону: «Взбреди – как это
5
| Page 6 |
ни невероятно – российскому императору на ум сжечь Санкт-Петербург,
никто не скажет ему, что деяние это сопряжено с некоторыми неудобствами,
что даже при холодном климате нет нужды в столь большом костре, что этак,
пожалуй, из домов вылетят стекла, закоптятся ковры, а дамы перепугаются и
проч.; нет, все промолчат; в крайнем случае подданные убьют своего государя
(что, как известно, нимало не означает, чтобы они не питали к нему
почтения) – но и тут никто не проронит ни слова.
Обобщая образ России – и оканчивая известные «Вечера» – Ж. де Местр
пишет: «Россия состоит из разнородных элементов – слепой веры и грубой
обрядности, духа свободы и нерассуждающей покорности, изб и дворцов,
утонченной роскоши и дикой суровости». Самой яркой чертой русского
характера философ видит страсть к новизне, постоянную устремленность
навстречу новым предметам, явлениям. Он считает это недостатком, следует
более внимательно относиться к тому, чем человек уже обладает. Но в целом
автор уверен – Россия страна молодая и ее время, «если ему суждено
наступить, придет само собой и без всяких усилий». Философ не призывает к
воздействию на Россию, давлению, как это делали его предшественники,
единственным влиянием, которое допустимо, он видит благожелательное
отношение. «До последнего вздоха я буду помнить Россию и возносить за нее
молитвы», так заканчивает он свою книгу.
Такое отношение к России во Франции назвали русофилией. Русофилом
назвали и Жермен де Сталь.
3
Ее книга стала блестящим образцом
европейской литературы о путешествиях. Автор была в России летом 1812 г.,
в период нашествия Наполеона. Один из разделов воспоминаний де Сталь
целиком посвящен нашей стране. Сейчас имя этой писательницы известно
только тем, кто интересуется культурой и историей Франции конца XVIII —
начала XIX в. А в эпоху Великой французской революции, якобинской
диктатуры и империи Наполеона оно гремело по всей Европе. И это в то
время, когда в салонах европейских столиц отнюдь не наблюдалось
недостатка в привлекательных и одаренных собеседницах, тонких
ценительницах литературы, музыки, живописи. Тем не менее имя мадам де
Сталь было известно в самых разных слоях европейского общества.
Блестящая светская дама и очаровательная женщина, умный собеседник и
строгий критик, хозяйка политического салона и теоретик идей
национальной самобытности европейской литературы, де Сталь пользовалась
огромным успехом и славой. Но не только этим объясняется ее известность.
Она была одним из немногих представителем европейской интеллигенции,
кто прямо и открыто выступил против диктатуры Наполеона, его деспотизма
и самодержавия, принесших столь неисчислимые страдания всем народам
Европы, и прежде всего французскому. Именно она, казалось, далекая в своих
литературных интересах от политики и милитаризма, дала убийственную
3.
Партапенко Т. В. Французские мемуары о России первой трети XIX века [Электронный ресурс] // Россия-Запад:
[сайт]. – URL: http://russia-west.ru/
6
| Page 7 |
характеристику императору Франции, его кровавым деяниям, его
полицейскому государству.
Несмотря на все нападки, де Сталь оставалась верным и последовательным
защитником конституции и демократии. Она противопоставляла военной
диктатуре Наполеона и тотальной милитаризации общества свои идеалы —
личную свободу человека и гражданские права, провозглашенные и
закрепленные законом. Она не скрывала своих убеждений. Мало того, что
она открыто, вслух осуждала милитаризм, диктатуру, личную грубость и
солдафонство императора, — она имела смелость письменно и печатно
пропагандировать свои взгляды. Статьи де Сталь, ее критические суждения
доводили императора до бешенства. Наконец последовал императорский указ
о высылке писательницы из Парижа, о запрещение ей жить в радиусе сорока
лье от столицы (примерно 200 километров). Под конвоем писательница была
доставлена на границу, где, парижанка по духу, француженка по языку и
культуре, была выставлена за пределы «прекрасной Франции» как
иностранка (она была дочерью швейцарского банкира Неккера). Один из
очагов оппозиции в стране был удачно подавлен.
4
В своих записках мадам де
Сталь пишет: «Было 14 мая, когда въезжала я в Россию. Эта годовщина
первого дня революции была для меня особенно знаменательна. Тут для меня
закончился круг французской истории, начавшийся 14 июля 1789 года. Когда
застава, отделяющая Россию от Австрии, открылась, чтобы пропустить меня,
я поклялась никогда не вступать в пределы страны, подчиненной так или
иначе Наполеону. Неужели эта клятва не позволит мне опять видеть
прекрасную Францию?»
5
В эмиграции де Сталь создает свои лучшие произведения — романы
«Дельфина», «Корина», путевые дневники, мемуары. Одним из
интереснейших сочинений являются записки о России. Де сталь посетила
страну в 1812 г., накануне нашествия французов. По форме это изящные
путевые заметки, материалы которых расположены в хронологической и
топографической последовательности.
Дорожный дневник де Сталь изобилуют лирическими отступлениями о
необъятных просторах России, о ее природе, о населении. За неполные три
месяца путешественница увидела и украинскую степь, и леса Центральной
России, и болота Петербургской губернии, и гранит и озера Финляндии. Но
не только это привлекало де Сталь. Она затрагивает многие политические и
этические проблемы: рассуждает об истории России, о русском крестьянине,
о Наполеоне, сравнивает русский характер с характерами других народов
Европы. Конечно, ее волнует и собственная судьба, и судьба своей Родины и
своего народа. Здесь, на просторах России, ей приходят мысли об отношении
к покинутой Франции. Тонкое и глубокое проникновение сквозит в ее
отношении к таким высоким, но, казалось бы, абстрактным понятиям, как
4.
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. // Россия первой половины XIX в.
глазами иностранцев. Л., 1991. - С.
4, 5.
5. Цит. по: Сталь Ж., де. Россия первой половины ХIX в. глазами иностранцев// Сост. Ю. А. Лимонов. - Л.: Лениздат, 1991. - С. 21.
7
| Page 8 |
«родина», «отечество». В одном из отступлений читаем: «Любовь к отечеству
после любви к Богу есть одно из самых возвышенных чувств, испытываемых
человеком».
Вероятно, ни один русский город не привлекал такого внимания на Западе
в начале XIX в., как Москва. Она стала для европейцев символом
сопротивления наполеоновской агрессии, борьбы за национальную
самостоятельность. Вот почему де Сталь отводит значительную часть своих
дорожных заметок Москве. Взгляд честного и объективного наблюдателя
позволяет ей отразить действительность. Она пишет о расположении
Москвы, о ее архитектуре и планировке. Перед нами Москва начала XIX в.,
буквально за месяц до исторического пожара 1812 г.: «Кто-то справедливо
заметил, что Москва скорее деревня, нежели город. Все смешалось там:
лачужки, дома, дворцы, базары, подобные восточные, церкви, общественные
учреждения, пруды, рощи и парки. Вы найдете в этом огромном городе все
разнообразие нравов и племен, составляющих Россию. (…) Азия и Европа
соединены в этом огромном городе.» Де Сталь поражена богатством и
разнообразием Москвы, сочетавшей функции центра европейской и
азиатской торговли с очагом национальной культуры, религиозного символа
России — с идеями высокого патриотического подъема. Де Сталь
рассказывает о наборе в армию и в ополчение, касается и такого актуального
вопроса, как отношения крепостного крестьянства к войне. Много внимания
уделяет писательница истории и религии русских — двум областям духовной
культуры, так тесно связанным с Москвой. Москва понравилась де Сталь.
Обычно довольно осторожная и сдержанная в своих оценках, она пишет: «Я
покидала Москву с сожалением».
Подробно описывает де Сталь и Петербург. Она превосходно понимает, что
это столица России, мозг империи, руководитель военных и политических
решений, источник культуры, науки и просвещения. Де Сталь интересует
буквально все: общество, архитектура, музеи, педагогические учреждения.
Первое, что заставляет писательницу взяться за перо, это внешний вид города
— его улицы, дворцы, набережные, памятники. Она описывает символ города
— Медный всадник, памятник Петру I, поставленный Екатериной II. Это
описание — одно из первых сообщений о монументе в записках иностранцев.
Рассуждая о символике памятника, о его значении, де Сталь замечает: «Они
двое (т. е. Петр I и Екатерина II) смогли высоко поднять народное сознание и
внушить народу мысль, что он непобедим...» Превосходны зарисовки
Петербурга конца августа 1812 г.: «Здания блистают ослепительной белизной,
а ночью, освещаемые луной, они кажутся громадными белыми
привидениями, которые, став неподвижно, смотрят за течением Невы. Я не
нахожу ничего особенно красивого в этой реке, но таких прозрачных вод я не
видела нигде. Гранитная набережная длиною в тридцать верст окаймляет ее
русло, и величие этого сооружения человеческих рук достойно хрустальных
вод, которые оно украшает.»
8
| Page 9 |
Но, пожалуй, больше всего ее интересовали сами русские, их характер, их
психологический настрой. Она внимательно присматривается и к людям из
светского общества, и к воспитанницам Смольного института, и к купцам, и к
простолюдинам. Де Сталь пытается дать краткие характеристики этим
группам. Естественно, не все эти определения верны. Надо помнить, что в
России она была недолго, что не знала русского языка и что могла
непосредственно общаться только с теми, кто знал французский.
6
Русский народ де Сталь описывает как жителей Востока или Юга, и это
она неоднократно подчеркивает. Но, замечает автор, «народ этот создан из
противоположностей поразительно резких. Рыть может совмещающаяся в
нем европейская культура и азиатский характер тому причина». Однако,
европейский лоск виден на русских только в комфортной обстановке. Де
Сталь описывает свою встречу с Кутузовым, который оказался весьма
любезным старцем, и глядя на него, она сомневается, что он сможет выстоять
в борьбе «с людьми суровыми и молодыми, устремившимися на Россию со
всех концов Европы». Но – «русские, изнеженные царедворцы в Петербурге,
в войсках становятся татарами».
7
Более всего внимание уделяет де Сталь русскому характеру. Продиктовано
это прежде всего ее страстным желанием поражения Наполеона, ведь если
Россия потерпит поражение и подпишет мир с тираном, беженке будет совсем
трудно. Русский народ, который встречает автор на своем пути, будь то
дворяне, или крестьяне относятся к ней с симпатией, и это поражает де
Сталь, ведь она — представитель врагов России. Дворяне провинциальных
городов устраивают известному литератору пышные — «азиатские» —
приемы. Но суровость климата, болота, леса, покрывающие страну, лишают
русских понимания «необходимой роскоши». Вельможи в палатах питаются
хуже французских крестьян. «Необходимое можно получить только в
роскоши, отсюда происходит, что когда роскошь невозможна, отказываются
даже от необходимого». Обстановка жизни в России такова, что русским
незнакомо понятие «комфорт». «Они, подобно людям Востока, выказывают
необычайное гостеприимство иноземцу: его осыпают подарками, а сами
часто пренебрегают обыкновенными удобствами личной жизни». Поэтому, —
делает вывод де Сталь, – русские так мужественно смогли пережить
московский пожар, который повлек жертвы, ведь они не изнежены роскошью.
А в целом — «В народе этом есть что-то исполинское, обычными мерами его
не измерить… отвага, пылкое воображение русских не знают предела, у них
все более колоссально, чем соразмерно, во всем более смелости, чем
благоразумия; и если они не достигают цели, которую себе поставили, то это
потому, что они перешли ее».
Рассуждая о способности русских к подражанию, де Сталь полемизирует
со своими предшественниками. Она вспоминает, что русских часто
6. Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 5 -7.
7.
Партапенко Т. В. Французские мемуары о России первой трети XIX века [Электронный ресурс].
9
| Page 10 |
сравнивают с французами, что — по ее мнению — глубоко ошибочно.
Гибкость позволяет русским подражать англичанам, французам, немцам, «но
никогда они не перестают быть русскими, т.е. пылкими и в то же время
осторожными, более способными к страсти, чем к дружбе, более гордыми,
чем мягкими, более склонными к набожности, чем к добродетели, более
храбрыми, чем рыцарски–отважными, и такими страстными в своих
желаниях, что никакие препятствия не в состоянии удержать их порыва».
Обращаясь к популярной во Франции теме русского варварства, де Сталь
высказывает довольно оригинальное суждение. По ее мнению, из всех
образованных народов русские ближе всего к дикарям, но это происходит из
их способности на великие подвиги, силы, необузданности природы.
«Многие восхваляли знаменитые слова Дидро: «Русские сгнили прежде, чем
созрели». Я не знаю мнения более ошибочного: даже их пороки… мы
должны приписать не их испорченности, а силе их нравственного закала»
8
.
Непосредственно варварство русских де Сталь видит в том, что русскими
«управляет чутье, подчас благородное, но всегда непроизвольное, которое
допускает размышления лишь при выборе средств, но отнюдь не цели».
Ярко отмечает де Сталь свойство русских к неустойчивости
эмоционального состояния. Ее беспокоит известие о том, что взят Смоленск,
а, вместе с тем, она видит вокруг себя только уныние. «Я не замечала
народного воодушевления, непостоянство характера у русских мешало мне
наблюдать его. Уныние сковало все чувства, и я не знала, что у людей с
сильной впечатлительностью после этого уныния последует потрясающее
возбуждение… когда народ пробудился, перестали существовать для него все
преграды и опасности, и он, не страшась, пошел вперед на неравную борьбу с
людьми и стихиями».
9
И все же особенности внутреннего положения страны, специфику русского
общества и черты национального характера де Сталь определила правильно,
многие ее наблюдения не вызывают возражений. Так, она не идеализирует
самодержавие. Писательница констатирует отсутствие полной гласности в
обществе, свободы выражения мыслей. Она пишет, что «деспотическое
правительство развило крайнюю осторожность» во мнениях и суждениях
общества. Но все же вопрос о том, как русские отразят агрессию Наполеона,
был тем основным вопросом, на котором базируется ее интерес к России.
Безусловно, он естественен для противника Наполеона. Впрочем, для
современного русского читателя проблема возникновения и созревания
массового патриотического движения не менее интересна, и здесь нельзя
отказать де Сталь ни в пытливости журналиста, ни в глубине анализа
политика, ни в четкости отражения беллетриста. Она стремиться определить
и в фиксации событий, и в своих комментариях внутренней жизни России
начало того массового подъема, который овладел русским обществом, всем
8.
Цит. по: Сталь Ж., де. Россия первой половины ХIX в. глазами иностранцев. - Л., 1991. - С
. 36
.
9.
Там же. – С. 54.
10
| Page 11 |
русским народом в период наполеоновской агрессии. Возможно, страницы,
посвященные отношению русских к защите своего Отечества, — лучшие и
наиболее интересные из публикуемого сочинения.
10
Среди мемуаров послевоенного времени можно отметить книгу Дюпре де
Сен–Мора. Автор был в России в 1815–1820 гг., он подробно описал
карнавалы, обычаи русских, большая часть посвящена анекдотам из светской
жизни. В 1823 г. вышла его «Антология русской поэзии».
С целью активизации русско–французской коммерции совершил
путешествие по Южной России, Кавказу, Дону Жан–Франсуа Гамба. Вместе
с генералом Ермоловым они посетили Одессу, Николаев, Херсон, Астрахань,
Кизляр, Моздок.
В 1829 г. в Россию приехал франк–масон Жан–Батист Мей.
Поклонявшийся только свободе, этот своеобразный предшественник де
Кюстина, в своей книге «Санкт–Петербург и Россия в 1829 году» описал
порочность царского режима,
его безнравственность и русский народ, деформированный этим режимом.
После кругосветного путешествия в 1834 г. приехал в Россию французский
литератор Поль де Жульвекур. Здесь он женился на Л. Н. Всеволожской и
обрел вторую родину. Французам, враждебным к России, он предпослал свою
книгу «Балалайка. Русские народные песни и некоторые фрагменты поэзии,
переведенные стихами и прозой».
В 1826 г. в качестве секретаря делегации, сопровождавшей маршала
Мармона, прибывшего на коронацию Николая I, в Россию приехал
французский драматург Жак Ансело. Здесь он оставался около полугода. Его
книга, посвященная этому пребыванию весьма лояльна по отношению к
России. Кроме повторения известных характеристик русских, у Ансело есть и
довольно оригинальные наблюдения. Рассуждая о русском характере, он
замечает: «из всех человеческих слабостей русским наиболее свойственно
тщеславие, оно у них в крови. Говоря с иностранцем о памятниках своей
страны, русский никогда не скажет: «Какая прекрасная вещь!»; он скажет:
«Это лучшая вещь в мире!». В оказании помощи русские разительно
отличаются от французов: «Движетелем и воздаянием первому (французу. –
Т. П.) служит честь, сия добродетель цивилизованных стран, второй (русский.
– Т. П.) не помышляет о благородстве своих действий, он просто не допускает
мысли, что кто–то, кто бы он ни был, мог бы на его месте поступить иначе».
Наконец, Ансело провозглашает – русские «Отважные люди, которым не
страшна опасность… узнав о иной жизни в теплых краях, они устремятся
туда».
11
1.2.Дневники и воспоминания участников наполеоновского похода
1812 г.
Самый большой цикл известий о России начала XIX в., составляют
10. Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 7.
11
. Партапенко Т. В. Французские мемуары о России первой трети XIX века [Электронный ресурс].
11
| Page 12 |
дневники и воспоминания участников наполеоновского похода 1812 г. Это
поразительные документы эпохи. Вряд ли вообще возможно найти им
аналогию за всю историю XIX в. Они отражают главное: эволюцию
человеческого духа и восприятия действительности — от наивного,
самодовольного, подчас весьма ограниченного — к трагическому прозрению,
к страшной реальности, к пониманию основной причины гибели сотен тысяч
людей — войне, развязанной Наполеоном. Именно русская действительность
— героическая борьба русского народа, битва при Бородино, пожар Москвы,
партизанское движение — поставила перед каждым участником похода,
независимо от его чина, происхождения, национальности, один глобальный
вопрос: ради чего эти страдания, потеря человеческого облика и конечная
гибель? И каждый из них так или иначе отвечает на этот вопрос. Эти муки
были приняты не ради жизни, не ради духовных или даже материальных благ,
а ради удовлетворения честолюбия одного человека — императора
Наполеона.
Они очень разные, эти воспоминания солдат Наполеона. И принадлежат
они самым разнообразным людям. Некоторые авторы хорошо известны, их
литературные и научные труды вошли в золотой фонд европейской
мемуаристки или истории военного искусства XIX в. Это, например,
блестящий военный писатель Сегюр, сын посла Людовика ХVI при
Екатерине II, или родоначальник военной педагогики нового времени, чье
имя носит французское военное училище, — маршал Сен-Сир, или, наконец,
теоретик военного искусства, труды которого вошли в историографию
мировых войн, — генерал Жомини. Может быть, менее известны такие
мемуаристы, как талантливый военный администратор маркиз Пасторе или
генерал Рапп, один из способнейших военачальников Наполеона, его генерал-
адъютант. Пожалуй, только специалисты по истории наполеоновских войн
знают имена известного военного медика лейб-хирурга Ларрея, дворцового
префекта Боссе, голландского генерала Ван-Дедема. И уж совершенно
неизвестны имена таких мемyapистoв, как мoлoдoй кавалерийский офицер
Комб, полковой врач Де ла Флиз, режиссер французской труппы Домерг.
Интересно, что и национальный состав авторов неоднороден. Если Сегюр,
Сен-Сир, Бургонь, д'Изapн — уроженцы прекрасной Франции, то Рапп —
эльзасец, Ван-Дедем и Ван-Вир — голландцы, Штейнмюллер — немец,
Ложье — итальянец, Солтык и Бранд — польские офицеры. Социальная их
принадлежность также различна; естественно, не совпадает и их культурный
и интеллектуальный кругозор. Но эта особенность мемуаров, пожалуй, самая
интересная, ибо перед читателями раскрывается целый спектр восприятий и
отражений действительности с собственной, личной, оценкой каждого
автора, наблюдателя, очевидца. В результате читатель может оценить и
сравнить восприятие и реакцию разных авторов на одно и то же событие,
действие, поступок.
12
12.
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 8, 9.
12
| Page 13 |
Любопытное послание оставил инженерный офицер Марион, хорошо
характеризующее национальный состав великой армии, батальонному
командиру Тибо в штабе генерала Сюше, в Испании. Он пишет из Динабурга:
«Я имею честь состоять здесь, командовать инженерной частью в 10-м
корпусе, но не имею у себя под командой ни одного француза, кроме
капитана Биэнкура. Все прочие пруссаки или поляки. Наша большая, наша
великая армия настоящее столпотворение Вавилонское, по смешению
языков».
13
Число и объемы воспоминаний огромны, вот почему это позволяет в
достаточной мере оценить различное восприятие участниками похода
кардинальных событий эпопеи 1812 г. Следует сконцентрировать их по
событиям особой важности, выделив такие, как переход наполеоновской
армии армии через Неман, захват Вильны, Полоцка, Витебска, бои за
Смоленск, Бородино, вступление французов в Москву, пожар столицы и уход
захватчиков из города, битва под Малоярославцем, отступление по старой
Смоленской дороге, бои под Красным, Оршей, переправа через Березину,
бегство императора, судьба остатков великой армии.
Основные темы, затронутые авторами мемуаров в первый период войны, а
также вопросы волнующие солдат великой армии — это отношение к войне.
Оказывается, не все с восторгом оценивают подобное событие: «пессимисты»
существовали даже среди французского генералитета, в том числе среди
наиболее приближенных генералов, каким был Огюст Коленкур, брат посла
Франции в Петербурге Армана Коленкура.
В мемуарах затрагивается и такой интересный вопрос, как отношение
Наполеона к полякам. Определенные польские круги надеялись восстановить
национальное государственное образование на территории захваченных
польских и литовских областей Российской империи. Мемуары довольно
объективно освещают создавшееся положение. Прежде всего, вопреки
традиционному мнению об антирусских настроениях польской шляхты,
обнаруживается, что часть ее поддерживала Россию и императора
Александра I. В тоже время магнатские круги, крупные помещики, связали
приход Наполеона с реконструкцией государства под протекторатом
французского императора. Но он не давал повода для особых иллюзий. Вот
что пишет современник об ответе императора польской делегации: «Если
император Александр предложит мне заключить мир на возможных условиях,
то я буду вынужден оставить вас». Этот ответ в достаточной степени
показывает, что Наполеон предназначал польским губерниям Российской
империи роль разменной монеты при торге о мире с Александром I.
Одна из интереснейших проблем политики Наполеона в России — его
отношение к самодержавному строю, к крепостному праву. Казалось бы,
освобождение крестьян давало французскому императору всесильного
13.
Трескина В. Н. Выдержки из писем, писанных в 1812 г. из великой армии Наполеона, из Россию во Францию, и не
дошедших по назначению, как задержанные черным кабинетом Наполеона или почтой в Гамбурге [Электронный ресурс]
// Интернет-проект «1812 год»: [сайт]. – URL: http://www.museum.ru/museum/
13
| Page 14 |
союзника в борьбе против Александра I и русского дворянства. Ведь
незадолго до этого освободилось от многих своих монархов и от Австрийской
феодальной империи Италия. Эту свободу ей принесла французская армия,
которой командовал генерал Бонапарт. Но Наполеон не пошел на
освобождение русского крестьянства. То, что можно было делать
республиканскому генералу, нельзя было императору Наполеону. Такой
сведущий историк и участник войны 1812 г., как Сегюр, пишет: «Кроме того,
это средство претило Наполеону, природа которого влекла его больше к
интересам королей, чем народным».
Почти во всех мемуарах красной нитью проходят сообщения о грабежах и
насилиях над мирным населением захваченных областей, о мародерстве
французских солдат. Причем речь идет не о грабежах при отступлении
деморализованной армии зимой 1812 г. Насилия были уже в начале войны.
Грабеж не только не осуждался Наполеоном, а даже поощрялся. Чуть ли не
официально он рассматривался как одно из средств пополнения фуража и
продовольствия действующей армии, как материальный стимул, как
поощрение войск. Из этого можно сделать вывод, что все, без исключения,
захваченные города (Ковно, Полоцк, Витебск, Смоленск) были подчистую
разграблены.
Несмотря на захват территории и общее отступление русской армии,
французские войска сталкивались с ожесточенным сопротивлением. Это тема
проходит сквозь все воспоминания участников войны 1812 г. Уже в августе
кровопролитные сражения развернулись под боярщиной и Полоцком,
прикрывавшими дорогу на Санкт-Петербург. «Русские храбро защищались,
но должны были отступить, и притом с громадными потерями», - пишет
современник. В воспоминаниях указано, что потери французов также были
большие. В сражении погибла тридцать одна тысяча человек, сам
командующий армией маршал Удино был ранен. Вскоре последовал бой в
районе Смоленска, прикрывавшего пути в Центральную Россию.
Современников тех событий поразило поразило сопротивление русской
армии. Один из участников боев в Смоленске, признанный теоретик военной
мысли своего времени, генерал Жомини, сразу сформулировал характер
войны, которую ведут русские: «Можно было предвидеть, что ко всем
лишениям, перенесенным нами в Литве, здесь еще присоединяются все
ужасы национальной войны. Мы найдем здесь новую Испанию...»
Подчас в батальных зарисовках участников Бородинского сражения
неожиданно можно столкнуться с четкими, объективно реалистическими
оценками деятельности Наполеона. По мнению одного из ветеранов
французской армии, такие события мировой истории, как битва под Маренго,
Аустерлицем или Бородино, совершались Наполеоном «единственно в
интересах его славы». И далее: « Кровь 80 000 русских и французов лилась
ради укрепления или ослабления его власти, а он с наружным спокойствием
следил за кровавыми перипетиями этой ужасной трагедии. Мы были
14
| Page 15 |
недовольны; суждения наши были суровы». Как можно увидеть, даже из
среды военных исходит критика культа императора.
Из сохранившихся воспоминаний лейб-хирурга Ларрея, можно
реконструировать картину захваченной Москвы. Сухой, педантичный человек
и одновременно внимательный и объективный наблюдатель, он дает
интереснейшую зарисовку русской столицы первых дней вступления в нее
великой армии: «... нас не могли не удивлять и обширность Москвы, и
большое число ее церквей, и прекрасная архитектура ее зданий, а также
удобное расположение зажиточных домов, богатство их меблировки и
наличность в большей части из них различных предметов роскоши. Улицы
были просторны, правильно расположены, и все вообще гармонировало одно
с другим. Все указывало на богатство города, на его огромную торговлю
товарами всех стран...» Ларрей восторгался богатством и своеобразной
красотой Москвы. Особенно его поразили Кремль и кремлевские храмы.
14
Офицер Салха пишет из Москвы великой герцогине Тосканской, во
Флоренцию: «Погода, несмотря на холод, хорошая. В Москве осталось очень
немного жителей, так что мы составляем здесь настоящую колонию… В
общем, живется недурно. После большого пожара, не один дом не сгорел;
грабеж прекращен; все приведено в порядок… Мы идем на неприятеля; если
он дождется нас, все забудется. – P. S. В эту самую минуту, в первый раз
пошел снег!»
Этот первый снег не очень-то смущает Великую армию, судя по
следующему письму Луи к адмиралу Гантому в Париж: «Во всяком случае
нам нельзя здесь зазимовать; средства наши не позволят нам этого. Пожар,
уничтоживший 5/6 города, лишил нас большей части тех средств, на которые
мы рассчитывали. Особенно озабочены кавалерией, заметно уже
уменьшившейся. Дух в армии наилучший. Русские не примут нового
сражения, и если мы будем их преследовать, они, вероятно, очистят
занимаемую ими местность. Гвардия в полной сохранности и великолепна».
15
Но вскоре, как отмечают сами современники, восторг по поводу захвата
древней столицы России сменился у наполеоновских солдат недоумением,
растерянностью и страхом. Уход из города жителей и начало пожаров
показали французам, что страшная народная война только начинается.
Многие участники похода превосходно это понимали.
16
В одном из
воспоминаний приводятся слова барона Жюльеминето к жене не такое уж
бодрое: «Настоящая война уносит у нас больше всего людей не
неприятельским огнем, а болезнями, лишениями и усталостью. Только
железное здоровье может выдерживать все это! Мы не замедлим оставить
Москву. Войска проходят: полагают, что они идут на Калугу, Тулу и
Малороссию. О турках нет больше и речи. Эти отчаянные казаки наносят
14. Там же
- С. 9-11.
15.
Трескина В. Н. Выдержки из писем, писанных в 1812 г. из великой армии Наполеона, из Россию во Францию, и не
дошедших по назначению[Электронный ресурс].
16.
Там же - С. 11.
15
| Page 16 |
очень много вреда нашему тылу и нашим фуражировкам». В другом письме
Груши говорит своей жене о мире: «Будем надеяться, что или состояние
моего здоровья заставит меня вернуться к Вам, или же я снова избегну
гибельных случайностей войны. Завтра или послезавтра ждут возвращения
князя Волконского, который повез государю предложения, сделанные
Лористоном… Дай нам Бог отбросить подальше русских, иметь где
прокормить армию и заключить мир, который также всеми желаем, как и
необходим».
17
Наконец, пожар Москвы. До сих пор многие задаются вопросом: «Кто ее
поджог, французы или сами русские?» Ю. А. Лимонов считает, что «видимо,
те и другие». Мародерство, грабеж, разрушение, поджог домов и даже
минирование некоторых зданий, в том числе Кремля, абсолютное
пренебрежение судьбой города и его жителей — все это, без сомнения,
указывает на французов как виновников пожара. С другой стороны, длинные,
путаные заявления московского генерал-губернатора В. Ф. Ростопчина о
пожаре Москвы, стремление самих жителей столицы уничтожить город под
лозунгом: «Да не доставайся же ты никому!» Это тоже сеет зерно сомнения в
непричастности самих москвичей. Наконец, в ряде районов города возникли
случайные(?) пожары, которые некому и нечем было тушить. «Итак»,
заключает Ю. А. Лимонов, «скорее всего винить в пожаре только одну
сторону нельзя». В конечном итоге, Москва сгорела благодаря «стараниям»
обеих сторон конфликта. В записках современников-французов сообщается,
что в поджоге, естественно, повинны русские. Но в то же время в этих же
сочинениях содержится ряд фактов, говорящих об обратном.
18
Пожалуй, наиболее интересными, но и наиболее трагическими являются
воспоминания о заключительном этапе Отечественной войны 1812 г. Письмо
некоего г-на Боне к матери в Кастр очень кратко, но замечательно
выразительно. Немногими словами сказано весьма много: «Мы прошли по
самой скверной и опустошенной дороге; лошади, падавшие по пути,
немедленно съедались». Комментарии излишни.
Последующие письма того же характера. Г-н Балари пишет своей жене: «Я
никогда не буду в состоянии описать тебе положение, в коем мы оказались по
выступлении нашем из Москвы. Беспрестанно тревожимые неприятелем и
казаками, фланкирующими нас и днем и ночью, среди мертвых и
умирающих, без съестных припасов и в стране, совершенно разоренной уже
три месяца тому назад».
Доктор барон Ларрей и инженерный офицер Монфор сравнивают
испанский и египетский походы с русским. Письмо барона Ларрея жене:
«Никогда еще так не страдал. Египетский и Испанский походы были ничто в
сравнении с теперешним, и все-таки злоключения наши далеко еще не
окончились...» Монфор пишет полковнику Деко, начальнику инженерного
17.
Трескина В. Н. Выдержки из писем, писанных в 1812 г. из великой армии Наполеона, из Россию во Францию, и не
дошедших по назначению[Электронный ресурс].
18. Там же
. - С. 11, 12.
16
| Page 17 |
отдела при военном министерстве: «... Могу вас уверить, любезный Деко, что
сия кампания была ужасно трудная. Все, кто вернулся из Испании, уверяют,
что там был рай по сравнению с тем, что у нас здесь».
19
Это страшные свидетельства катастрофы агрессора, бесплодия,
ненужности и аморальности войны. Именно агрессивная война, как
показывают воспоминания, разрушает человеческую личность, превращает
бравых солдат-завоевателей в страшные привидения, бродящие по дорогам
России с единственной целью — выжить, любой ценой сохранить свои
жизни. В заключении Ю. А. Лимонов пишет: «Война 1812 г. закончилась
роковым финалом для сотен тысяч европейцев, для стремившегося к
мировому господству Наполеона, наконец, для Французской империи, через
год переставшей существовать»
20
19. Затворнницкий Н. К истории 1812 г. [Электронный ресурс] // Интернет-проект «1812 год»: [сайт]. – URL:
http://www.museum.ru/museum/
20.
Там же. - С. 12.
17
| Page 18 |
Глава 2. Записки иностранцев времени правления Николая I.
2.1. Астольф де Кюстин
«Я
ехал
в
Россию,
дабы
отыскать
там
доводы
против
представительного правления , я возвращаюсь сторонником конституций»
21
.
— Начертал в своих путевых записках французский аристократ и известный
путешественник своего времени — Астольф де Кюстин. После в статье «О
маркизе Кюстине и его книги» напишут: «Эксперимент окончился тем, что
монархист вернулся из России противником абсолютной монархии и
сторонником представительного правления как наименьшего из зол».
22
Но
следует задаться вопросом, что произошло? Почему по возвращению во
Францию Кюстин написал книгу, которая оказалась вовсе не дорожными
записями, а памфлетом, носившим явно антирусский характер? Ведь маркиз
принадлежал к аристократической семье, которая пострадала в период
Великой французской революции. Дед и отец Кюстина были казнены
якобинцами, сам он подчеркивал свой непоколебимый монархизм и свою
глубокую религиозность.
Ответы на эти вопросы нужно искать в биографии самого французского
автора. По мнению В. А. Мильчиной: «Авторы «дайджестов», выбирая из
Кюстина самые хлесткие, самые «антирусские» пассажи, превращали его
книгу в памфлет. Кюстин же написал нечто совсем другое —
автобиографическую
книгу,
рассказ
о
своем
собственном
(автобиографический момент здесь чрезвычайно важен) путешествии по
России в форме писем к другу. Кюстин предложил вниманию читателей свои
впечатления и размышления, не пугаясь повторов и противоречий (он
специально оговаривает эту особенность книги). «Россия в 1839 году» —
произведение не только об увиденной Кюстином стране, но и о нем самом;
эта сторона дела полностью ускользает от внимания тех, кто читает «Россию»
в сокращенном виде, а ведь близкое знакомство с умным автором, возможно,
заставило бы кого-то из читателей отнестись с меньшим предубеждением к
тому, о чем он рассказывает». Конечно, нельзя полностью согласиться с
утверждением, что произведение Кюстинам — это всего лишь
автобиография. Естественно, что «Россия в 1839 году» носила в себе и
политические веяния Франции 30 — 40-х гг. ХIX в.
По сути, Маркиз Астольф де Кюстин (1790-1857) принадлежал к числу тех
литераторов, кого называют писателями второго ряда. Светский человек и
автор романов из жизни светских людей: «Алоис» (1829), «Свет как он есть»
(1835), «Этель» (1839) «Ромуальд» (1848), он любил также жанр путевых
заметок, к которому принадлежат «Записки и путешествия» (1830; о
Швейцарии, Италии и Англии) и «Испания при Фердинанде VII» (1838).
Впрочем, в свое время Кюстин пользовался немалой известностью; среди
21
Кюстии А. Россия в 1839 году: В 2 т. Пер. с фр. под ред. В. Мильчиной; коммент. В.Мильчиной и А. Осповата. Т. I .--
М., 1996. С. - 18.
22. Там же.
- С. 389.
18
| Page 19 |
поклонников его таланта был такой искушенный ценитель, как Бальзак,
который, прочтя книгу Кюстина об Испании, убеждал ее автора, что,
«посвятив подобное произведение каждой из европейских стран, он создаст
собрание, единственное в своем роде и поистине бесценное». Таких
одаренных литераторов среди современников Кюстина было немало, однако
никто, кроме специалистов, не знает сегодня имена, например, Жюля Жанена
или Альфонса Карра. Имя же Кюстина знают, и не только во Франции, даже
те, кто не прочел ни строки, им написанной. Эту известность ему принесла
книга "Россия в 1839 году" — выпущенное в мае 1843 года повествование о
путешествии, совершенном летом 1839 года.
Сам автор, пожалуй, не склонен был считать «Россию» своим главным
произведением; меж тем именно эта книга, сразу же по выходе переведенная
на английский и немецкий языки, принесла ему европейскую славу.
В России же книга Кюстина была немедленно запрещена и надолго
сделалась легендой для всех, кто не читает по-французски.
Свою биографию Кюстин отчасти изложил в «России в 1839 году» (письма
второе и третье). Был, однако, в этой биографии момент, о котором Кюстин,
естественно, умолчал, но который имеет большое значение для понимания
его творчества и о котором непременно сообщают все его беспристрастные
биографы. 28 октября 1824 г., Кюстин, годом раньше потерявший молодую
жену (она умерла от чахотки) и после этого давший волю своим
гомосексуальным склонностям, назначил на дороге в парижский пригород
Сен-Дени свидание некоему молодому солдату. Итог получился самый
печальный: товарищи солдата избили и ограбили Кюстина; история получила
огласку и скомпрометировала маркиза в глазах парижских аристократов... С
тех пор положение Кюстина в свете приобрело оттенок двусмысленности. С
одной стороны, во многих домах его принимали, да и его парижский салон на
улице Ларошфуко, равно как и загородное имение Сен-Грасьен, видел в своих
стенах славных посетителей: Мейербера, Шопена, Берлиоза, Виктора Гюго и
проч. С другой стороны, избавиться от печати отверженности Кюстину дано
не было.
Хоть Кюстин и имел ряд достоинств, ценившихся в светском обществе,
однако характерно, что непосредственной реакцией на имя маркиза была
брезгливость.
Но выводить все особенности творчества Кюстина из его гомосексуальных
склонностей столь же наивно, сколь и полностью отрицать наличие этих
склонностей. «Упомянуть об этих склонностях Кюстина необходимо, — как
считает В. А. Мильчина. — Хотя бы потому, что сознание собственной
отверженности стало одной из важных составляющих его личности...». Это
конечно же отразилось и в его творчестве.
Не менее важной чертой личности Кюстина стала его принадлежность к
тому психологическому типу, который описал в начале века Франсуа Рене де
Шатобриан, знаменитый писатель и возлюбленный матери Астольфа,
19
| Page 20 |
оказавший на будущего автора «России в 1839 году» влияние и литературное,
и человеческое. Он унаследовал многие черты характера от разочарованного
и безвольного героя Шатобриана и описывал свое внутреннее состояние в
близких категориях, как то: безразличие к самому себе и лень, не дающие
себя реализовать в полной мере.
Свойства эти, наряду с незаживающей травмой следствием сомнительной
репутации, — составляли основу его личности, которая позволила ему
особенно
обостренно
воспринять
некоторые
аспекты
российской
действительности.
Не менее важную роль, а возможно и самую главную, в предыстории
кюстиновского "отчета" о поездке в Россию сыграли его политические
взгляды, сформировавшиеся еще в юности.
23
Это хорошо прослеживается в статье Ю. А. Лимонова «Россия в
западноевропейских сочинениях первой половины ХIХ в.» В своей работе он
пишет: «Дело в том, что ни Кюстин, ни его родители никогда не были теми,
за кого их принимали в Петербурге. Генерал Кюстин, отец писателя,
казненный в период якобинского террора, яростно сражался против
Бурбонов, эмигрантов и интервентов. Мать писателя была представлена
Талейраном консулу Бонапарту уже в 1801 г. Но ни она, ни ее сын не были
противниками существующего во Франции режима. Верность свергнутым
Бурбонам, идеалы погибших отца и деда были элементами литературной
легенды... Подобный красивый образ был очень удобен журналисту,
«политическому писателю» А. Кюстину, чьи симпатии и антипатии могли
определяться вполне реальными вспомоществованиями правительства
Франции Луи-Филиппа Орлеанского».
Кто бы не утверждал обратное, ХIX столетие — век памфлетов. Они могли
касаться деятельности социальных групп, определенных кругов общества и
даже отдельных лиц. Они стали идеологическим оружием нового времени,
так сказать, предтечей информационных войн в будущем. Главным условием
возникновения произведения является тенденция. Это условие в «России в
1839 году» соблюдено. Тенденция существует. Она антирусская.
Конечно, в памфлете Кюстин высказывал не только свою точку зрения.
Каждый осведомленный читатель понимал, что за самим автором, видимо,
стоят определенные политические круги общества, а может быть, и само
правительство. Но не только Россия стала жертвой творений Кюстина. Вот
один из примеров этого тонкого политического оружия. В конце 30-х гг. ХIX
в. в Испании вспыхнула очередная гражданская война. Официально Франция
соблюдала нейтралитет. Кюстин побывал в стране и в 1838 г. выпустил о ней
книгу. Тенденция поддержки автором одной из сторон в гражданской войне
несомненна. Это не было секретом для общественного мнения Европы,
впрочем, как и то, что мнение Кюстина полностью разделяется и
23. Мильчина В.А. Несколько слов о маркизе де Кюстине. его книге и ее первых русских читателях.- М.., 1996. - С. 709-
714.
20
| Page 21 |
правительством Франции, и появление книги — явление закономерное.
Создание антирусского памфлета Кюстина было продиктовано
определенными политическими условиями. В 30-е гг. ХIX в. Франция, с ее
новой Орлеанской династией, занимала враждебную позицию в отношении
России Николая I. Поддержку в данном вопросе она обрела, вступив в союз с
Англией, которая резонно опасалась усиления могущества России на
международной политической арене.
«Спрос порождает предложение» — эта рыночная аксиома действовала и в
ХIX в. Сама атмосфера парижского общества того периода способствовала
созданию памфлетов, подобных тому, что написал Кюстин. Ю. А. Лимонов
пишет: «В стране процветал культ Наполеона, неприкрытый национализм.
Книги, публицистика, театр восхваляли императора, великую армию,
Французскую империю. Даже сам термин «шовинизм», обозначающий
крайнюю степень национализма, возник именно в 30-е гг. ХIX в. именно в
Париже. Более того, именно в этот период возникает и основа современной
расовой теории, так повлиявшей на труды Ф. Ницше. У ее истоков стоял Карл
Густав Карус, читавший лекции в Париже в Этнологическом институте и на
их основе опубликовавший в 1838 г. свои исследования о расовой теории».
Естественно, что все это определенным образом повлияло на творчество
Кюстина.
24
Впрочем, начиная с XVIII века во французском сознании боролись два
взгляда на Россию: одни мыслители смотрели на нее как на молодую
динамичную нацию с просвещенным монархом (монархиней) на троне,
другие
видели
в
ней
средоточие
разрушительного
деспотизма,
представляющего опасность для соседей, и страшились «крестового похода»
против европейской цивилизации, который она вот-вот может предпринять.
«Царство порядка» или «империя кнута», идеал или кошмар — такой
изображали Россию участники политических дискуссий 1830-х годов,
печатавшиеся в тех газетах, из которых Кюстин, черпал свои представления.
Его путешествие в Россию было задумано не только и не столько как поездка
в экзотическую страну за острыми ощущениями. Это был своего рода
идеологический эксперимент: Кюстин захотел убедиться своими глазами,
способна ли русская абсолютная монархия оправдать надежды, которые
возлагают на нее французские легитимисты.
Книга Кюстина — своего рода отчет об экзамене на соответствие
легитимистскому идеалу, который маркиз устраивает России. Те внешние
черты российской действительности, которые Кюстин увидел и описал,
запечатлены в книгах и статьях едва ли не всех его предшественников и
современников, также побывавших в России. Не случайно нидерландский
полковник Гагерн, посетивший Россию тем же летом 1839 г., писал отцу по
прочтении книги Кюстина: «Я не нашел в нем ничего нового, но встретил
подтверждение моих собственных взглядов». Однако ни один из
24.
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 13.
21
| Page 22 |
предшественников Кюстина, авторов книг о России: ни аббат Шапп д'Отрош,
ни водевилист Ансело, ни только что упомянутый полковник Гагерн, не
говоря уже о дипломате Фабере или статистике Шницлере, — не снискали
той шумной известности, какую завоевала «Россия в 1839 году», хотя у их
сочинений есть немало достоинств.
Итак, один из источников долголетия книги Кюстина — в том, что она не
только описывает поездку по реальной России реального маркиза-писателя,
но осуществляет своеобразный суд над идеей, над мифом о России, якобы
призванной спасти старую Европу от демократической революции. Но в
неменьшей
степени
успеху
книги
способствовала
такая
чисто,
стилистическая особенность Кюстина-писателя, как его пристрастие к
моралистическим афоризмам, к фразам-сентенциям.
В афористической манере написана книга о России, и в этом ее
радикальное отличие от книг других французских путешественников.
Иллюзорность «парадной» стороны российской жизни замечали многие, но
«царством фасадов» нарек Россию один Кюстин. Афоризм же всегда шире,
чем какое-то конкретное явление, им обозначаемое. Вся "Россия в 1839 году"
оказалась таким афоризмом...
25
Кюстин описывает преимущественно города России — Петербург, Москва,
Ярославль, Нижний Новгород. Особенно подробно описаны светское
общество и дворцовые круги. Как и полагается при составлении памфлета,
критике и сарказму подвергается буквально все, что видел в России Кюстин:
царь и дороги, климат и правительство, архитектура и нравственность дам,
кутежи молодежи и православная религия, деспотия и педагогические
учреждения. Впрочем, более всего досталось многострадальному русскому
народу. Пожалуй, нет таких отрицательных черт характера, не были бы
приписаны русским. Понятно, что изучить народ, нацию за полтора месяца
невозможно. И здесь, в книге, возникает замена одного предмета другим.
Россия для Кюстина — не русский народ, а чиновничество, бюрократия,
царский двор. Автор преимущественно это и описывает. Естественно,
другого он просто не видел. Тем больше, что обозначенные темы, особенно
царское окружение, — благодатный материал для критики. Деспотия царя,
самодержавие, бюрократия, крепостное право и даже плохие условия для
туристов — все это стандартный набор русской реальности, действительно
заслуживающий осуждения. Но образ России складывается из суммы одних
лишь неблаговидных черт, причем весьма отрицательных. Спектр их
обширен: жестокость, безнравственность, лицемерие, лживость, анархизм и в
то же время склонность к тирании и т. д. Все эти потрясающие качества
приписывались русскому народу. Следует учесть, что все перечисленные
черты не столь уж характерны для любого народа, в том числе и русского,
скорее, они типичны для формы правления — самодержавия, автократии,
25. Мильчина В.А. Несколько слов о маркизе де Кюстине. его книге и ее первых русских читателях.- М.., 1996. - С. 715,
716.
22
| Page 23 |
тоталитаризма, причем для любой страны, даже для родины Кюстина —
Франции Луи-Филиппа.
Все в этом мире несовершенно. Так и текст памфлета содержит ошибки, в
том числе фактические. «Впрочем, критиковать Кюстина за это — дело
неблагодарное и, видимо, не очень нужное», — заключил в своей статье Ю.
А. Лимонов. Конечно, этот памфлет имеет ошибки и неточности как любой
другой. В защиту нужно сказать, что эта разновидность художественно-
публицистического произведения и не претендует на звание энциклопедии.
Фактология, точность описания событий, отражение действительности — не
главное достоинство любого памфлета.
Если говорить об отношении Кюстина к искусству в России, то оно не
самое положительное. Например, французскому путешественнику не
понравился Медный всадник. Естественно, восприятие искусства сугубо
индивидуально. Зависит оно от культуры, знаний, ощущений и даже ума. К
счастью, в подобной оценке Кюстин одинок. Медный всадник — признанный
шедевр мировой скульптуры.
26
Для туриста из Франции свойственны пренебрежительные отзывы о
русской литературе. Маркиз не допускает таланта в России и называет
Пушкина подражателем новых западноевропейских литературных школ.
Недоумения по этому поводу многократно слышались и с французской, и с
русской стороны. Но допустить в России талант – значило бы разрушить
представленный образ этой страны.
27
Впрочем, в устах просвещенного путешественника не так безобидны
некоторые суждения, подобные тем, которые он высказывает о Московском
Кремле или в отношении православной религии. Описывая раку святого
Сергия Радонежского, вдохновителя Руси на борьбу против татаро-
монгольского ига, любознательный путешественник замечает: «Рака с
мощами Сергия ослепляет невероятной пышностью. Она из вызолоченного
серебра великолепной отделки.(...) Французам досталась бы здесь хорошая
добыча». Подобная запись говорит о многом. Автор сожалеет о том, что
святыня не была разграблена наполеоновскими солдатами. Подобная
реакция, скорее, должна принадлежать мародеру со стажем или закоренелому
атеисту, нежели рафинированному интеллигенту, аристократу, французскому
писателю и конечно же верному сыну католической церкви. Но тогда
получается, что реакция на архитектуру Кремля, а также и на другие
особенности русской жизни не случайна и на них взирал не объективный
наблюдатель, знаток церковных памятников, а человек, опьяненный культом
императора и его победами и жаждущий реванша за поражение Франции в
1812 — 1813 гг. Ведь приведенная деталь не единична и в тексте памфлета
иногда мелькают если не такие, то довольно откровенные намеки, которые
показывают, что автору не чуждо понимание идей реванша.
26.Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 14.
27.
Партапенко Т. В. Французские мемуары о России первой трети XIX века [Электронный ресурс].
23
| Page 24 |
Кюстин видит альтернативу России во Франции. Он противопоставляет эти
два государства. Россией правит реакционер, консерватор, поборник
самодержавия Николай I. У него дурная слава в Европе. На родине Кюстина
правит Луи-Филипп, чье знаменитое изображение — «король-груша» —
объект европейских карикатуристов. Король — король азартный игрок, он
спекулирует на парижской бирже.
Кюстин осуждает русское общество, оно погрязло в пороках. Но параллель
этой констатации во Франции, видимо, даже не надо искать. Представителей
французского общества можно узнать в романах Стендаля, Бальзака, Э. Сю,
Жорж Санд. После их прочтения возникают картины парижского и
провинциального обществ, членами которых были прототипы таких
литературных героев, как Левен, Растиньяк, Гобсек, Вотрен, Горио и т. д. Все
они — герои-персонажи романов во Франции 30 — 40-х гг. ХIX в.
В России — самодержавие, бюрократия, царь, отсутствие демократических
свобод. Во Франции — демократия, парламент и в то же время не проходит и
двух лет, чтобы полиция не подавила стачки, не расстреляла мирной
демонстрации. Попытки восстаний 1831 г., 1834 г. в Лионе, 1832 г., 1834 г. и,
наконец, в 1848 г. в Париже заканчиваются революцией. Как ни странно эта
борьба за свободу, демократию, наконец, за парламентскую реформу
происходит в демократической и парламентской Франции.
Русская «воинственность» в отношении народов Европы не могла быть
сравнима с классической колониальной войной, которую вела Франция в этот
период. Наступление стотысячной армии, убийство мирных жителей,
женщин, стариков, детей, расстрел заложников, пленных — таковы действия
«просвещенных демократов» эпохи Луи-Филиппа в Алжире.
При всей прогрессивности буржуазной Франции, раскрыть альтернативу,
конкретно показать, что в демократической стране действительно лучше, чем
в самодержавной России, Кюстин не захотел. Сравнение могло быть отнюдь
не в пользу Французского королевства. Видимо, то, что Кюстин не дал
конкретных сравнений, свидетельствует о его политической ловкости. Этим
он избежал нежелательного резонанса и острой критики.
Вне всякого сомнения, французы-современники 40-х гг. ХIX в. прекрасно
понимали цели памфлета. Несмотря на известную критику автора за
лживость, легкомыслие, некомпетентность и праздную болтовню, была
отмечена главная заслуга Кюстина — предупреждение о якобы возможной
агрессии России в отношении Западной Европы и необходимость
объединения Англии и Франции перед лицом такой опасности. Нельзя
сказать, что никто из современников не выразил возмущения подобной
тенденциозностью памфлета, столь ожесточенной направленностью автора.
Сохранилось мнение такого знатока «политической кухни» Франции 40-х гг.,
каким был Оноре де Бальзак. Он посетил Россию вскоре после Кюстина. По
возвращении на родину, как отмечали современники, Бальзак заметил, что,
судя по приему в Петербурге, «он получил... оплеуху, которую следовало бы
24
| Page 25 |
дать скорее Кюстину». Сама реплика указывает, что Бальзак оценил памфлет
в достаточной степени определенно и что политическая направленность
произведения не составляла не для кого загадки. Не надо было быть
гениальным Бальзаком, великим знатоком эпохи и французского общества,
Франции Луи-Филиппа, чтобы сказать: Кюстин смотрел на Россию «через
английские и парижские очки». Это было понятно многим.
28
Иное переживание испытала — и продолжает испытывать до сих пор —
Россия при столкновении с книгой Кюстина.
Как уже было сказано, книга сразу после ее выхода в свет во Франции была
запрещена в России. Однако в 1843 г. в России было достаточно людей,
знающих французский, и поэтому книга Кюстина читалась повсеместно.
Создалась ситуация довольно парадоксальная: официально книги в России
как бы не существовало; решительно возбранялись даже упоминания о ней,
но, несмотря на это, с ней знакомились и при дворе, и в свете, и в
литературных кругах. В конечном счете история восприятия русским
правительством и русской публикой книги Кюстина стала одной из
составляющих ее странной известности в России — известности книги,
которую за полтора столетия так и не перевели полностью на русский язык,
хотя посвящена она русской действительности.
«Неблагодарный путешественник» мог торжествовать полную победу. Его
книга, подобно тяжелому снаряду, пробила полицейскую броню
официального благополучия. Она была истолкована как вызов, требовавший
ответа.
29
Первым русским откликом на книгу Кюстина следует считать донесение
Толстого — с 1837 г. тайного агента III Отделения в Париже — шефу
жандармов А. X. Бенкендорфу от 27 мая / 8 июня 1843 г. Кюстин упомянул
— и весьма нелицеприятно — Толстого в своей книге, назвав его брошюру
«Взгляд на российское законодательств» (1840) «гимном в прозе
деспотизму». Поэтому, чтобы не быть заподозренным в желании отомстить за
себя самого, Толстой решил опубликовать свою критику под чужим именем и
уже нашел верного человека, которому было поручено прислать текст
опровержения «из Франкфурта». Однако у начальства были другие виды. В
записке, датированной 19 июня 1843 г., министр просвещения С. С. Уваров
изложил свой взгляд на книгу Кюстина и способы борьбы с нею: не
опровергать Кюстина впрямую и от лица русских, но найти в Париже, «где —
при соблюдении некоторых предосторожностей — все покупается и — при
наличии определенной ловкости — все продается», именитого писателя,
купить его услуги и издать под его именем труд, который Уваров брался
написать сам, — апологию российского государственного устройства,
зиждущегося на неразрывной связи императора и его народа.
28.
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 15, 16.
29. Гессен С. Я., Предтеченский А. В. Маркиз де Кюстин и его мемуары [Электронный ресурс] // Россия-Запад: [сайт]. –
URL: http://russia-west.ru/
25
| Page 26 |
Первоначально на роль известного писателя, который бы «предоставил
свое имя в распоряжение русских», прочили Бальзака, однако предложение то
ли не было принято, то ли (что более вероятно) даже не было сделано.
Вместо этого в сентябре 1843 г. в Париже была выпущена (анонимно)
брошюра русского дипломата польского происхождения К. Лабенского
«Реплика о сочинении маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», сочинение
русского автора», присланная из Петербурга в русское посольство в Париже и
вверенная Н. Д. Киселевым попечению Я. Н. Толстого, который и занялся ее
изданием. Сам Толстой, однако, был не слишком доволен в эту пору
брошюрой Лабенского... Ему в этот момент выпускать собственное
опровержение было запрещено, и он ограничился тем, что сообщил основные
идеи и конкретные факты французскому журналисту Ж. Шод-Эгу, чей весьма
критический разбор «России в 1839 году» появился в журнале «Revue de
Paris» 31 декабря 1843 г. Впрочем, готова эта статья была еще в сентябре, но
Ф. Бюлоз, редактор журнала, счел ее «чересчур русской», то есть чересчур
дышащей обидой на «клеветника» Кюстина, и порекомендовал Шод-Эгу
внести правку и вставить несколько фраз, критических по отношению к
России. По мнению Толстого, это пошло статье лишь на пользу, ибо
сообщило ей видимость беспристрастия... Между тем в ноябре 1843 г.
«Россия в 1839 году», имевшая огромный успех и стремительно
распроданная, вышла вторым изданием.
В целом предпринималось еще множество попыток опровержения «России
в 1839 году», но ни одна из них не увенчалась успехом.
30
Тем не менее каждый русский, кто знакомился с произведением Кюстина,
испытывал чувство горечи, с одной стороны, а с другой — чувство
удовлетворения за критическое отношение к действительности, хорошо
помня, что для излечения болезни необходимо ее определение.
31
Если придворные круги встретили книгу Кюстина с искренним
негодованием, вполне естественным и свидетельствовавшим о том, что
стрела попала в цель, то иначе и сложнее складывалось отношение к
произведению Кюстина тогдашней русской интеллигенции. Она отнюдь не
была внеклассовой и сохраняла основные кастовые черты. Поэт и камергер
Ф. Л. Тютчев в 1844 г. в статье «Россия и Германия» писал: «Книга г.
Кюстина служит новым доказательством того умственного бесстыдства и
духовного растления (отличительной черты нашего времени, особенно во
Франции), благодаря которым дозволяют себе относиться к самым важным и
возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком; дерзают судить весь
мир менее серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору
водевиля».
Так же, по-видимому, по крайней мере внешне, встретило книгу Кюстина и
30. Мильчина В.А. Несколько слов о маркизе де Кюстине. его книге и ее первых русских читателях.- М.., 1996. - С. 718-
720.
31.
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 17.
26
| Page 27 |
старшее поколение нарождавшейся русской интеллигенции. Жуковский в
письме к А. Я. Булгакову обозвал даже Кюстина «собакой». Вяземский взялся
за перо, чтобы отвечать Кюстину, но бросил статью на полуслове, о чем
крайне сожалел тот же Жуковский. «Жаль, что недокончил он статьи против
Кюстина,— сетовал Жуковский в письме к Ал. Тургеневу, — если этот
лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля,
то еще можно будет Вяземскому придраться и отвечать; но ответ должен быть
короток; нападать надобно не на книгу, ибо в ней много и правды, но на
Кюстина: одним словом, ответ ему должен быть просто печатная пощечина в
ожидании пощечины материальной». Замечания чрезвычайно любопытные и
характерные. Оказывается, что в книге много правды, и все-таки автора надо
наградить пощечиной. «Не за правду ли, добрый Жуковский?» -
иронизировал А. И. Тургенев, сообщая отзыв Жуковского Вяземскому. Он
спешил заявить, что вовсе не жалеет об отказе его друга от намерения
возражать Кюстину, «ибо люблю Вяземского более, нежели его минутный
пыл, который принимает он за мнения... Не смею делать замечаний на
Жуковского, но, пожалуйста, не следуй его совету», — заключал Тургенев. В
другом письме к Вяземскому Тургенев сам просил друга откликнуться на
книгу Кюстина и написать «о принципах, о впечатлениях, переданных
откровенно».
Характерно и то, что Вяземский не воспользовался советом Жуковского
«придраться к новому изданию» и уже не вернулся к статье, начатой под
горячую руку, хотя Кюстин в ближайшее время выпустил еще ряд изданий
своего «пасквиля», не считая переводов на иностранные языки.
32
Книгу Кюстина восторженно приветствовал А. И. Герцен. Правда, через
некоторое время он стал оценивать ее более трезво. Он полагал, что «следует
исследовать Россию немного глубже той мостовой, по которой катилась
элегантная коляска маркиза де Кюстина. Герцен также указывал на
легкомыслие автора «России в 1839 году», на гиперкритику оценок, наконец,
на отождествление народа и правительства.
И все же необходимо отметить популярность книги Кюстина в России. Ее
основная антирусская тенденция — создания европейского альянса против
внешней политики России — уходит на второй план. На первое место
выходят такие положения, как самодержавие, структуры власти, крепостное
право, которые подвергались самой ожесточенной критике здесь, на родине, в
России. Даже с отменой крепостного права в 1861 г. ряд указанных проблем
сохранился. Самодержавие оставалось в России. Следовательно, критика
Кюстина ретроспективно могла быть использована. Более того, «Россия в
1839 году» интересна и в настоящее время.
33
2.2. «Воспоминания» полковника Гагерна и «заметки» барона де
Баранта
32. Гессен С. Я., Предтеченский А. В. Маркиз де Кюстин и его мемуары [Электронный ресурс].
33. Там же. - С. 17.
27
| Page 28 |
Одними из интереснейших записок о России являются воспоминания
полковника Гагерна, побывавшего в стране в том же 1839 г., что и Кюстин.
Фридрих Балдуин Гагерн (1794 — 1848) в свите голландского принца
Александра Оранского (племянника Николая I) совершил поездку к
петербургскому двору.
Воспоминания Гагерна — типичный путевой дневник. По датам расписаны
все события, встречи, наблюдения. Лето и начало осени Гагерн провел в
Петербурге и его пригородах, а затем, побывав в Новгородской губернии и
Твери, прибыл в Москву, откуда вскоре уехал на Запад. Основная тема
впечатлений путешественника — северная столица. Главный его интерес,
прежде всего, как профессионального военного, — армия. Он стремиться
узнать комплектование и тактические характеристики родов войск —
кавалерии, артиллерии, пехоты. Но Гагерн не только офицер, но и военный
дипломат, отсюда интересные, хотя подчас и беглые, зарисовки всех тех
выдающихся современников, кого он встречал на приемах, балах,
празднествах. Это и портреты Николая I, наследника — будущего императора
Александра II, членов императорской семьи, главы внешнеполитического
ведомства России графа Нессельроде, военного министра графа Чернышева,
начальника III отделения графа Бенкендорфа и многих других. Краткие
упоминания находим и о таких известных деятелях культуры, как
представитель романтизма поэт Жуковский, певица графиня Росси
(Генриетта Зонтаг). Не чужды автору записок и описания самого Петербурга
и его пригородов. Сообщает он и о памятниках столицы — Зимнем дворце,
Исаакиевском и Казанском соборах. Несмотря на определенную
направленность автора — он не любит Россию и откровенно этого не
скрывает, — записки все же отличаются от сочинения Кюстина: они более
заземлены, более объективны, более реалистичны. В этом, пожалуй, их
главная ценность для современного читателя.
34
Во время своего пребывания в России Кюстин часто общался с послом
Франции бароном де Барантом, который снабжал его достаточно широкой
информацией. Записки самого Гийома–Проспера де Баранта «Заметки о
России, 1835–1840» были написаны – или исправлены – после появления
книги Кюстина и изданы в Париже в 1875 г. Часто мнение Баранта совпадает
с мнением Кюстина, например, также как и в «России в 1839 году», он
возмущается фарисейством официальной отмены смертной казни: «Отмена
смертной казни в России – не что иное, как жестокое лицемерие. Кнутом
палач может убить, а может и не убить, в зависимости от того, что ему
прикажут». Разоблачает Барант и показную политику русского правительства
в распространении общего образования. Николай I «был озабочен
нежелательными последствиями, которые излишняя образованность
приносит средним классам, порождая в них тщеславие, зависть, уничтожая
всякую иерархию, рождая невостребованные способности и тем умножая
34. Там же. - С. 18.
28
| Page 29 |
гибельную праздность. «Следует, – говорил император, – учить каждого тому,
чем он будет заниматься на уготованном ему поприще».
Но Барант не всегда соглашался с Кюстином, обращаясь к отношению
русских к иностранцам, он утверждал, что враждебен Франции лишь
император, дворяне же преклоняются перед французской культурой. Однако
он отмечал с горечью, что русские, плененные французской культурой не
желают вникать в трудности жизни Франции, ее проблемы: «Здесь, где
читают только французскую литературу, но не могут и не хотят
интересоваться нашими внутренними делами, много жалоб на бесплодность
и упадок нашей словесности… Господин де Бальзак начинает приедаться,
хотя стоял очень высоко. Пытаются читать «Жослена», но чтение дается с
трудом». Религиозная поэма Ламартина «Жослен» действительно не
приобрела в России популярность.
35
35
. Партапенко Т. В. Французские мемуары 40–х – 60–х гг. XIX века [Электронный ресурс] // Россия-Запад: [сайт]. –
URL:
http://russia-west.ru/
.
29
| Page 30 |
Заключение
В заключении следует подвести итоги данной работы.
Итак, в первой трети XIX века можно отметить реальный прогресс в
динамике формирования представления Франции о русском народе. Прежде
всего, это можно связать с тем, что Россия оказалась распорядительницей
судьбы Франции.
Бурные события в своей стране, победа России над Наполеоном потрясли
общественное сознание европейцев. Новая реальность потребовала нового
осмысления.
36
Вторая треть XIX века ознаменовала появлением требуемого образа
Российской империи. Ее представил А. де Кюстин в философской книге
«Россия в 1839 году». Претерпев изменения, эта книга превратилась в
политический памфлет, представив нашу страну как царство зла, исправить
которое невозможно и уничтожение которого стало бы благом для самих же
русских. Она актуальна до сих пор. Это объясняется тем, что структура
власти лишенная демократии, заботе о гражданине, и командно-
административная система всегда являются предметом критики с позиций
демократического восприятия действительности. Памфлет Кюстина — это
универсальная критика всего общества (феодального, буржуазного,
социалистического), в которых нет элементарных демократических свобод.
Впрочем, даже в самых «демократических» государствах подлинной свободы
нет. Конкретный русский материал книги мог быть заменен на любой другой.
Подобная универсальность примечательна. Книга Кюстина представляет
интерес и для современного читателя, столь искушенного в любой
политической критике. Он найдет в ней не только важные реалии прошлого,
но и многие злободневные параллели кризисного состояния современного
общества.
37
36
. Партапенко Т. В. Французские мемуары о России первой трети XIX века [Электронный ресурс].
37 .
Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой половины XIX в. - С. 18.
30
| Page 31 |
Список источников и литературы
1. Вольперт Л.И. Пушкин и Aнсело [Электронный ресурс] // Россия-
Запад: [сайт]. – URL:
http://russia-west.ru/
. Дата
обращения: 14.12.2012.
2. Гессен С. Я., Предтеченский А. В. Маркиз де Кюстин и его мемуары
[Электронный ресурс] // Россия-Запад: [сайт]. – URL:
http://russia-
west.ru/viewtopic.php?id=489
. Дата обращения: 14.12.2012.
3. Затворнницкий Н. К истории 1812 г. [Электронный ресурс] // Интернет-
проект «1812 год»: [сайт]. – URL:
http://www.museum.ru/museum/
/Library/Rs5/index.html
. Дата обращения: 14.12.2012.
4. Кюстии А. Россия в 1839 году: В 2 т. Пер. с фр. под ред. В. Мильчиной;
коммент. В.Мильчиной и А. Осповата. Т. I / Пер. В. Мильчиной и И.
Стаф. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. – 528 с. – (Записи
Прошлого).
5. Лимонов Ю. А. Россия в западноевропейских сочинениях первой
половины XIX в. // Россия первой половины XIX в. глазами
иностранцев. Л., 1991. - С. 3-18.
6. Мильчина В.А. Несколько слов о маркизе де Кюстине. его книге и ее
первых русских читателях / / Кюстин А. де. Россия в 1839 году. М.,
1996. - Т. 1. - С. 709-726.
7. Партапенко Т. В. Французские мемуары 40–х – 60–х гг. XIX века
[Электронный ресурс] // Россия-Запад: [сайт]. – URL:
http://russia-
west.ru/viewtopic.php?id=38
. Дата обращения: 14.12.2012.
8. Партапенко Т. В. Французские мемуары о России первой трети XIX
века [Электронный ресурс] // Россия-Запад: [сайт]. – URL:
http://russia-
west.ru/viewtopic.php?id=13
. Дата обращения: 14.12.1012.
9. Россия первой половины ХIX в. глазами иностранцев/ Сост. Ю. А.
Лимонов. - Л.: Лениздат, 1991. - ( Библиотека « Страницы истории
Отечества»). - 719 с.
10.Трескина В. Н. Выдержки из писем, писанных в 1812 г. из великой
армии Наполеона, из Россию во Францию, и не дошедших по
назначению, как задержанные черным кабинетом Наполеона или
почтой в Гамбурге [Электронный ресурс] // Интернет-проект «1812
год»:[сайт]. – URL:
http://www.museum.ru/museum/
.
Дата обращения: 14.12.2012.
31
- Запись актов гражданского состояния: понятие и виды
- Запись и обработка звука на базе студии звукозаписи
- Запись цифрового звука на оптические диски
- Запобігання банкрутства підприємств та санації
- Запобігання явищам монотонії в діяльності оператора
- Заповедник «Батурин-гетманская столица"
- Заповедники Казахстана
- Запасы в экономической системе предприятия
- Запасы, их классификация и учет
- Запасы организации - важнейший фактор развития материального производства
- Запасы предприятия. Необходимость управления запасами
- Запахи и следы при выявлении преступления
- Заперечення як граматична категорія англійського дієслова
- Запеченая рыба
